Владимир Успенский - Неизвестные солдаты, кн.1, 2

– Наша задача – донести смысл этого приказа до сознания каждого красноармейца, – сказал он. – На что надо делать упор? А на то, что мы обязаны остановить фашистов любой ценой. С трусами, изменниками и паникерами расправляться на месте без пощады. Мы должны отдать свои силы и свои жизни за нашу социалистическую Родину, за Сталина.

– Умереть всякий дурак сумеет, – пробурчал за спиной Виктора лейтенант-артиллерист. – Если мы жизни поотдадим, немец; ходом пойдет, держать его некому будет.

– Что? – ткнул пальцем Горицвет. – У вас вопрос?

– Да это я так, – смутился артиллерист, – Все ясно.

– Разрешите? – по-ученически поднял руку политрук, с которым Виктор отбивал немцев на Проне, заговорил взволнованно. – Я так понял: если подчиненные видят, что командир отдает вредный, можно сказать предательский, приказ, то они могут такой приказ не выполнять? И даже могут такого командира расстрелять? А себе, что же, другого выберут?

– Это уже крайность, – ответил Горицвет. – Но если бойцам ясно, что командир отдает вредное распоряжение, они могут поступить так, как подсказывает обстановка.

– Но, товарищи! – Политрук прижал руки к груди. – Ведь бойцы часто не знают обстановки. Ну вот, оставят нашу батарею прикрывать отход полка. Мы же погибнем при этом или попадем в окружение. Это совершенно очевидно. А люди могут не понять, что лучше пожертвовать батареей, чем полком. И к тому же каждому своя жизнь дорога, своя рубашка ближе к телу. Скажут, что приказ предательский и не станут выполнять!

– Крайности, младший политрук, крайности. Командир прикажет, комиссар подтвердит, разъяснит людям…

– А если комиссара нету, тогда что? – спросил Виктор. – Получается, что командирам нельзя доверять?

– Доверяй, но проверяй, – многозначительно произнес Горицвет любимую свою фразу.

– Тебе что, Дьяконский, тебя в роте давно знают! – крикнул кто-то сзади. – А у нас мобилизованные, народ сбродный.

– А мобилизованные хуже, что ли? – обиделся пожилой командир-запасник, – Все мы люди советские.

– Тише! – прервал Горицвет. – Задавайте вопросы по порядку.

Но вопросов больше не было. Командиры разошлись, разбившись на группы. Виктор возвращался вместе с Бесстужевым. На шаг сзади почтительно держался старшина Черновод.

– Довоевались, – сердито ворчал Бесстужев. – Единоначалие отменили. Теперь приказ этот. Скоро командиров ни в грош ставить не будут.

– Как тебе сказать, – задумчиво произнес Виктор. – Рациональное зерно я вижу. Плохие командиры скорее отсеются. Раньше только сверху контроль был, а теперь еще и снизу будет.

– Э, да мне-то что, – махнул рукой Бесстужев. – По мне, Витя, все едино: хоть в лоб, хоть по лбу. Устал я.

– А о батальоне кто думать будет?

– Не цепляйся. Свое дело я делаю. Зайдем, что ли, ко мне, зробым по чарци, как, бывало, в Бресте у нас говорили.

– Нет.

– Ну, не хмурься, – хрипло засмеялся Бесстужев. – Я много пить не буду. А часа через два к тебе загляну. Пойдем со мной, – добавил он, обращаясь к Черноводу.

Старшина шумно втянул большим губчатым носом воздух. Не выдержав укоризненного взгляда Дьяконского, виновато потупился. Заметив, что старшина колеблется, Бесстужев погрозил Виктору пальцем.

– Не смущай человека… Шагай, шатай, – подтолкнул он Черновода. – Ты что, хочешь, чтобы комбат в одиночку пил? В одиночку только алкоголики пьют. А я не хочу алкоголиком быть.

Старшина, который и вообще-то не привык отказываться от чарки, был окончательно убежден таким веским доводом и незамедлительно шмыгнул в калитку.

Дьяконский отправился дальше один. В центре села изредка рвались мины, немцы вели беспокоящий огонь.

Справа, на участке Патлюка, потрескивали далекие выстрелы. Виктор размышлял о сегодняшнем приказе и о предстоящем ночью отходе. Соображал, что делать с обувью. У многих красноармейцев развалились ботинки. Надо было найти сапожника…

Раньше он жил в постоянном нервном напряжении, болезненно реагировал на малейшую обиду, на малейшее подозрение. А теперь все это казалось ему пустым и мелким.

Жизнь воспринималась теперь в двух масштабах. Один был огромен: беспокойство за свою страну, чувство ответственности перед ней. А второй малый: забота о насущных делах своей роты, о патронах, о каше, об отдыхе красноармейцев. Между этими масштабами не оставалось места для своего «я». У Виктора исчезла мучительная раздвоенность. Ему были безразличны косые взгляды Горицвета, ему было все равно, что думают начальники о его прошлом. Ему доверили роту, и он был рад этому. Но если бы снова стал рядовым красноармейцем, то не испытал бы большого огорчения. Главного доверия – защищать Россию – его никто не смог бы лишить. Он имел такое же право, как и все, сражаться с врагами своей страны. И он внутренне был горд тем, что ни разу не струсил в бою, что не ищет тихого местечка, а наоборот, первым вызывается идти туда, где опасно.

Захаров целый день провел в штабе армии. Договорился о пополнении, о доставке боеприпасов. Собирался уже уезжать, когда его попросил зайти к себе полковник из Особого отдела. Полковник не раз бывал в хозяйстве Захарова, они встречались на совещаниях и были, что называется, на короткой ноте. Но на сей раз полковник вел себя сдержанно. Кабинет его находился в помещении районного отделения милиции. Комната была сумрачная, с низким потолком. Мебели в ней – массивный стол, два стула да несколько сейфов возле стены.

Полковник запер дверь на ключ. Это насторожило Захарова. Хоть и не чувствовал за собой никакой вины, знал, что это учреждение не из приятных. Полковник, перехватив взгляд Захарова, улыбнулся.

– Не хочу, чтобы нам мешали.

– А что случилось?

– Потолковать надо, – уклонился от прямого ответа полковник, щуря глубоко запрятанные глаза.

Нельзя было понять, что они выражают. По возрасту, полковник был не старше Захарова, но голова у него вся седая, лишь спереди пробивались кое-где темные прядки волос. У него не было левой руки, и, может быть, поэтому грудь с двумя орденами боевого Красного Знамени казалась непропорционально широкой.

Он открыл ящик, вытащил серую папку, бросил ее на стол. Произнес иронически:

– Видишь, дело на тебя пришлось завести.

– В преступники угодил? Вот уж и не думал, и не мыслил!

– Ты только не ершись, Захаров, – дружелюбно сказал полковник. – Давай спокойно посмотрим, что к чему. Дела ведь тоже разные бывают. Тут вот на тебя сигналы поступили, а по-простому оказать, – доносы. Мы и сами разобрались, но мне кое-что уточнить надо, прежде чем начальству докладывать.

– Спрашивайте.

– Тут вот сообщают, что ты якобы приказ товарища Сталина не выполняешь. Отступая, не уничтожаешь мосты. Конкретный пример приводится – мост на Проне.