Борис Раевский - Только вперед

— Ничего! — смеялся Иван Сергеевич. — Спортсмен должен быть смелым!

— Да я же хочу быть пловцом, а не лыжником! — робко возразил Леня, когда от него уже пар шел от усталости.

— Флюс! — сердито ответил тренер. — Флюсом ты хочешь быть, а не пловцом!

Кочетов сперва не понял грозного тренера. Потом от других ребят он узнал, что «флюс» — любимое словечко Галузина. Так тренер называл всех «однобоких» спортсменов.

Если он встречал на катке известного футболиста и замечал, что тот плохо бегает на коньках, Иван Сергеевич коротко говорил — «флюс»! И этот футболист навеки терял уважение старого тренера.

Однажды Галузин увидел боксера-чемпиона, сбившего во время прыжка планку, установленную на высоте метр десять сантиметров. Иван Сергеевич подозвал к себе провинившегося боксера и тут же при всех строго отчитал его.

— Гармония — основа музыки и спорта! — любил повторять Иван Сергеевич. — Спортсмен должен быть гармонично развит!

Иван Сергеевич потребовал, чтобы Леня освоил не только лыжи. Он приучил его бегать по пересеченной местности, прыгать, играть в волейбол.

— Легкая атлетика! — тяжело вздыхал Кочетов, пробегая круг за кругом бесконечную тысячеметровку. Капельки пота стекали у него со лба, а ноги налились свинцом. — Какой чудак назвал ее легкой?

Плавали они по-прежнему мало: полчаса в день.

— Когда же мы будем учиться по-настоящему? — недовольно спрашивал Леня.

— А мы что делаем? — удивлялся Галузин и снова невозмутимо посылал Кочетова на лыжную прогулку или на каток.

Казалось, они занимаются всем, чем угодно, только не плаванием.

«На катке проводишь целый вечер, а в бассейне — полчаса. Так никогда не будет толку!» — думал Леня.

Но он ошибался. Однажды Иван Сергеевич разрешил ему проплыть двухсотметровку в полную силу. Леня был поражен, когда стрелки секундомера показали 3 минуты 37 секунд — результат второразрядника.

— Когда я научился так быстро плавать? — недоумевал он. А Иван Сергеевич нисколько не удивился результату.

— Когда научился? — спокойно переспросил он. — На лыжне учился, на катке учился и в бассейне тоже зря времени не терял!

Галузин перевел Леню в третью группу. Ивану Сергеевичу нравилось упорство ученика. Он видел его способности и понимал, что из Кочетова может выйти незаурядный пловец. Поэтому он держал ученика в «ежовых рукавицах». На одном из занятий, например, .тренер вдруг объявил, что у Кочетова замедленная реакция.

— Спортсмен должен думать! — с жаром говорил Галузин. — Плох тот футболист, который полагает, что головой надо лишь отбивать мячи!

Спортсмен, как солдат, должен не просто думать, — он обязан соображать быстро, в сотые доли секунды. Боксер на ринге вынужден моментально принимать решение. Умный боксер не просто «уходит», «ныряет», уклоняется от удара противника, а делает это так, чтобы очутиться в удобной позиции и в следующее мгновение самому нанести удар. Хороший вратарь должен по положению ног нападающего мгновенно сообразить, куда полетит мяч, и броситься в опасный угол ворот, когда противник еще лишь нацелился туда. Иначе будет поздно!

Леня по складу характера был рассудительным и спокойным. Тете Клаве, например, очень нравился его характер. Она даже всем соседкам хвасталась, что племянник никогда не вспылит, выдержанный, тихий. Но Иван Сергеевич придерживался на этот счет другого мнения. Рассудительность Лени ему нравилась, но он не мог примириться с некоторой вялостью своего ученика.

— Увалень! — сердито говорил он. — Медлителен, как индийский отшельник!

— Ты не в кровати! — грозно обрушивался он на Кочетова. — Не спи! Реагируй!

И Лене приходилось «реагировать».

Иван Сергеевич командовал: «На старт!» — И Леня вставал на стартовую тумбочку. После команды «Марш!», он бросался в воду.

— На две десятых секунды запоздал! — спокойно говорил Иван Сергеевич и невозмутимо возвращал ученика на стартовую тумбочку. Иван Сергеевич снова командовал, и Кочетов снова прыгал. И опять запаздывал. Снова тренер возвращал его на тумбочку. Это повторялось не раз.

И все-таки Галузин добился своего — Леня научился «реагировать».

Тренер хорошо помнил первое появление Кочетова в бассейне. На школьных соревнованиях Леня сошел с дистанции. Значит, у него не хватает выдержки, упорства, стремления к победе. Галузин умышленно ставил теперь на старт рядом с Кочетовым более сильных пловцов. Они обгоняли Леню, но он должен был не сдаваться, упорно бороться до самого финиша.

И Галузин достиг результата — он воспитал в ученике «спортивную злость». Кочетов не только не сходил с дистанции, но чем сильнее был противник, тем ожесточеннее боролся Леня, не уступая без боя даже десятой доли секунды.

Когда Галузин убедился, что у Кочетова появилось нужное упорство, тренер резко изменил тактику. Теперь он ставил на старт рядом с ним более слабых ребят. Леня побеждал их, и у него постепенно вырабатывалась твердая уверенность в своих силах, без которой, как и без спортивной злости, не может быть хорошего спортсмена.

Тахта была старая, с выпирающими пружинами. Ее покрывал ковер с многочисленными проплешинами. Когда-то на этом ковре красовались два рыцаря. Но уже много лет — сколько помнил Леня — оба рыцаря были без лиц. Уцелели лишь их туфли на высоких, почти женских, каблуках и перья на шляпах: туфли находились внизу тахты, где люди не сидят, а перья — наверху, на той части ковра, которая прикрывала стену над тахтой.

Аня Ласточкина и Леня, сидя на тахте, занимались. Мать Ани печатала в углу, на низком столике, возле стоящей на полу высокой бронзовой лампы-торшера с зеленым абажуром, по которому змеилась трещина. Леня так привык к этому мерному стрекоту машинки, что уже и не замечал его.

Сперва повторяли пройденное по литературе. Потом взялись за английский. Этот предмет давался Лене труднее других. И хотя Кочетов уже давно догнал своих одноклассников, — с произношением у него не ладилось до сих пор. Леня не раз в шутку жаловался на свой «тугой» язык, неповоротливый, не успевающий прижиматься то к зубам, то к небу. Английские слова по-прежнему звучали у него слишком по-русски.

Вдруг Аня захлопнула книгу.

— Миша Наливкин собирается в электротехнический, Костя — на завод «Шарикоподшипник», Натка — в медицинский, — возбужденно перечисляла она. — И только мы с тобой какие-то неприкаянные. Тычемся, как слепые котята...

Леня кивнул. Он вообще не отличался речистостью к, когда можно, предпочитал ограничиться кивком или жестом.

Они замолчали. Слышался только стук машинки, да издалека доносились звуки рояля: оба они любили музыку и сразу узнали — полонез Огинского.