Федор Углов - Большая книга хирурга

Больного повезли в палату, а я шел рядом, поддерживая капельницу – продолжали переливать кровь… Нагнал Николай Николаевич, внимательно посмотрел на меня, потом на больного, затем снова на меня и сказал:

– Досталась тебе эта операция, папенька. Вот гляжу и не могу определить, кто хуже выглядит: больной или хирург.

Между прочим, позже мне не раз приходилось слышать подобное от своих коллег. Говорили, что после тяжелой, многочасовой операции я – бледный, изнуренный – сам становлюсь похожим на больного. И я, наблюдая за работой многих хирургов, замечал такое же. Как-то мы с товарищем взвесились до операции и после нее. Потеря веса составила семьсот пятьдесят граммов, а это, по свидетельству специалистов, больше, чем теряет в горячем цеху литейщик за весь рабочий день.

К концу первых суток – после непрекращающегося переливания крови – давление у Михаила Ивановича Тропина держалось уже на нормальных цифрах. На четвертый день разрешили ему проглотить чайную ложку воды. С трепетом следили за тем, как она пройдет и что почувствует сам больной… Ведь если шов наложен плохо, жидкость вместо желудка попадет в плевральную полость, а это очень опасно. Нет, обошлось!

Через неделю Михаил Иванович начал глотать небольшими порциями жидкую пищу, через две – стал есть полужидкую, а вскоре – любую, не ощущая при этом никаких помех и болезненных явлений. Рентгеновское исследование показало, что барий свободно проходит по верхней части пищевода и впадает в желудок, целиком расположенный в грудной клетке. Однако в каком теперь месте находится его желудок, больной не ощущал. Тот, переместившись между сердцем и легкими, хорошо уживался с соседями, не причиняя им никаких неприятностей.

Когда мы через месяц выписывали Михаила Ивановича домой, он сказал мне:

– На чудо рассчитывал, а выходит, это чудо вы для меня про запас держали. Что же вам такое в ответ сделать?

– Уже сделали, Михаил Иванович!

– Не мог успеть… Что же?

– То, что живой, в добром здравии передо мной стоите!

Не скрою, прямо-таки с любовью смотрели мы друг на друга – исцеленный больной и врач. Для нас операция у шестидесятилетнего бухгалтера послужила началом плановой хирургии пищевода и плановой торакальной хирургии. Эта операция, как уже указывал, была осуществлена 3 июня 1947 года, а двумя днями спустя мы удалили левое легкое у Оли Виноградовой (операция, о которой рассказано в главе «Роковой случай») и в эти же дни, 7 июня, успешно удалили нижнюю долю легкого Антонине Токмаковой… Таким образом, в начале лета этого года мы как бы завершили первый подготовительный период в развитии грудной хирургии. Имя широко известной в стране клиники Петрова засияло еще ярче…

Возвращаясь к Михаилу Ивановичу Тропину, должен сообщить, что через несколько месяцев мы пригласили его приехать, показали на заседании Пироговского общества, чем он был очень горд, говорил мне: «Вот, Федор Григорьевич, и я науке послужил!» Аккуратно, в течение семнадцати лет, он сообщал о своем здоровье, присылал мне поздравительные открытки к праздникам. Скончался же в семьдесят семь лет.

В последующие месяцы 1947 года мы провели в клинике еще несколько интересных и удавшихся нам операций, как на пищеводе, так и на легких. И это заставило некоторых моих коллег считать, что я еще не выбрал темы для докторской диссертации, не знаю, на каком разделе грудной хирургии остановиться. Советовали: «Бери пищевод!» Но я, отработав для себя технику резекций пищевода, понимал, что более сложная проблема – хирургия легких, в которой остается неясным целый комплекс вопросов. И хотя через год мне предстояло положить на стол Николаю Николаевичу диссертацию, не она волновала главным образом. Волновало то, сумею ли раскрыть тайны легочной хирургии. Ведь и здесь кому-то надо начинать и находить…

Ждала, сама собой, не диссертация, ждали страдающие люди. Ведь в течение многих десятилетий врачи были бессильны помочь больным с нагноением в легких.

Такие больные не могли избавиться от постоянного, раздиравшего их грудь кашля, выделяли много мокроты, порой с сильным неприятным запахом, который делал невозможным пребывание в одном помещении с легочником в течение даже нескольких минут… Терапевты считали этих больных безнадежными. Первое время, пока те чувствовали себя еще сносно и имели какие-то силы, их можно было поддерживать с помощью лекарств. Но месяц от месяца состояние ухудшалось, лечение становилось совершенно бесполезным. Истощенного, доведенного до крайнего предела больного направляли к хирургу… Тот, если решался, мог в крайнем случае через грудную клетку вскрыть гнойник легкого. Но это облегчало страдание больного ненадолго. Незатронутые мелкие абсцессы, увеличиваясь, возвращали больного к прежней черте. К тому ж рана, сделанная в легком, не заживала, из нее вытекал гной, к общему тяжелому состоянию присоединялась необходимость частых перевязок.

Все это принуждало хирургов отказываться от легочных больных, и те ходили от терапевта к хирургу и обратно, не находя для себя помощи и облегчения. А болезнь стремительно прогрессировала, чаще всего приводя человека к гибели в расцвете его жизненных сил.

Врачи сознавали, что только удаление всей пораженной доли или всего легкого может спасти больного от скорой неумолимой смерти. Но такие операции считались недоступными из-за их технической сложности и травматичности. Отпугивало то, что никто в этом деле не мог похвалиться удачами, хотя история легочной хирургии богата фактами исключительного упорства и настойчивости в поисках путей для решения этой проблемы. Тут прежде всего нужно назвать имя пионера этого раздела хирургии – профессора С. И. Спасокукоцкого, стремившегося раньше других овладеть методикой легочных операций. Он и его ученики Б. Э. Линберг и А. Н. Бакулев с упорством героев искали ключ к успеху, стойко перенося все невзгоды, что выпадают на долю первопроходцев, особенно когда не удается получить желаемого результата…

Вопрос упирался в техническую сторону такой операции. Как преодолеть ее сложности? Все это, как уже рассказывал, в полной мере пережил сам. Когда после упорной восьмимесячной подготовки сделал первую свою легочную операцию Вере Игнатьевой, должен был признать: этот успех – случайность, я пока еще совершенно не готов… Робкий лучик зарождающейся уверенности принесла операция у Оли Виноградовой, потребовавшая еще чуть ли не полутора лет кропотливой подготовки и непрестанного труда. Эта операция показала: в освоении техники резекции легких я на верном направлении, что хорошо подтвердилось в дальнейшем.

Так в хирургии легких для нас отпал как доминирующий вопрос о технике операции. Из-за него вся проблема скованно стояла, как река в ожидании ледохода. Лед тронулся, забурлила вода, все оживилось, пришло в движение. Освоена методика резекции легких, значит, пора решать все другие вопросы легочной хирургии. А их набиралось множество! Кое-что можно было почерпнуть из разрозненных сообщений в мировой медицинской литературе, но главное, бесспорно, – данные собственного опыта.