Евгения Изюмова - Аттестат зрелости

- Это не жители, а проектировщики виноваты, что всем стандартные проекты на постройку домов выдают, - возразил Олег. - И попробуй отступить от проекта. Я помню, отец хотел что-то пристроить не по проекту, так заставили снести. А что краска одинаковая, так берут, какая в магазине есть, а она там тоже одинаковая. А знаете что? Зайдем ко мне, - предложил Олег девушкам, впрочем, не надеясь на положительный ответ. - Я на той неделе новый диск купил, эстрада наша и чешская...

- Нашел чем удивить, - хмыкнула Светлана. - И вообще мы не к тебе собирались, а к Зыбиной, веди-ка лучше к ней.

- Да вот же! - и Олег сошел с узенькой тропиночки на просторную, очищенную от снега площадку перед воротами традиционного зеленого цвета.

Домик бабы Тони был тоже похож на рядом стоящие. Крыша - из серого шифера, палисадник с утонувшими в снегу кустами. Вот бревна, из которых срублен дом, почернее, чем у других, и окна вымыты до хрустального блеска. Хозяева частных домов всегда очень чисто моют окна, видимо, считают, что окна - лицо дома, его глаза. И занавесок, таких радостно-красивых, не увидишь на окнах многоэтажных домов, там чаще всего плотные шторы на все окно, словно хозяева квартир боятся, что кто-то подсмотрит их жизнь.

- А у тебя-то, Олег, снега перед воротами - утонешь, - кольнула Светлана Олега усмешкой.

Тот смутился, невнятно что-то пробормотал и поспешно ухватился за большое кольцо щеколды, чтобы открыть калитку.

- Погоди, Олег, - предостерегла его Светлане, - а нас не съест волкодав во дворе? Видишь, тут написано: «Осторожно, злая собака».

- Да что вы! Этот волкодав - во, с мою перчатку, правда, злющая очень, - он открыл калитку, с опаской заглянул во двор и широким жестом предложил девушкам войти: - Прошу...

- Нет уж, иди вперед сам, - подтолкнула его Светлана, помня про «злющую очень» собаку.

Олег храбро шагнул во двор, высматривая Жучку, лохматую маленькую собачонку. Характер у Жучки был сварливый и зловредный, она брехала даже на больших псов до того визгливо-отчаянно, что они восвояси убирались подальше от Жучкиной подворотни. Слушая, как Жучка беспрестанно лает на прохожих и заблудших на улицу посторонних собак, Олег часто думал, что мнение «каковы хозяева, таковы и животные», довольно неверное - Жучка начисто своим поведением опровергала общепринятое мнение и характером своим совсем не походила на бабу Тоню.

Во дворе вредной собачонки не было, и Олег пошел по дощатому, чисто выметенному тротуарчику в три доски. А когда он поднялся на крашенное, как и ворота, зеленой краской крыльцо, за дверями залаяла Жучка, сразу оглушив ребят. Тотчас раздался звонкий голос бабы Тони:

- Уймишь, вредина, - прошепелявила она, - вот я ужо тебя!

Жучка умолкла, а на пороге возникла невысокая полная старушка, как видно, очень весёлого нрава: лицо её сияло беззубой улыбкой, жгуче-чёрные молодые глаза смеялись, от них разбежались лучики-морщинки. Никогда Светлана ещё не видела такой весёлой старухи.

- Батюшки, да ко мне гошти! - всплеснула старушка руками. - Быштро, быштро в дом, выштудите мне вше...

Баба Тоня, вытирая на ходу руки, выбеленные в муке, о льняное полотенце, перекинутое через плечо, провела их на кухню, заставив раздеться в маленькой прихожей, обшитой фанерными листами, выкрашенными белой краской. Они сели на толстенные, крепко сколоченные табуреты, и Олег сказал:

- Баба Тоня, мы по делу к вам пришли, поговорить надо.

- Шешашь... - ответила старушка и ушла, а вернувшись, улыбнулась им, показав целый рот белейших зубов. - Мне зубы недавно сделали новые, а я всё привыкнуть к ним не могу, - объяснила она чисто, без шепелявости. - Эти зубки хороши, да не мои. Ой, да у меня пироги горят! - хлопнула себя по бокам баба Тоня и кинулась проворно к русской, пышущей жаром, печке. - Заболталась я с вами, варнаками... У меня ведь сегодня день рождения, ровно семьдесят годков сравнялось, юбилей, как говорят по-нонешнему.

- А мы не знали, извините, невпопад пришли, - смутился Олег, глянул вопросительно на Светлану.

- Ну дак што, не знали... И я вас ране не знала, окромя Олежки.

Баба Тоня ловко управлялась у печи, не замолкая ни на минуту, и Светлана никак не могла даже словечко вставить в этот быстрый, окающий поток слов.

- Внучки мои придут сёдни, я им пирожков напекла... У вас ведь в городе таких печек нет. И вкус у пирожков уже не тот.

А внучки у меня хорошие, два паренька да три девчушки. Трое - вроде вас, школьники...

«Знаем твоих внуков, - подумал Олег, - приходят к тебе только на пирожки». Внуков её Олег действительно знал: два здоровенных парня, пожалуй, их постарше, и девчонки, две еще маленькие, а третья - наимоднейшая девица-десятиклассница из девятой школы. Появлялись они во дворе бабушки в конце лета, когда поспевали овощи и смородина с малиной.

Баба Тоня достала ухватом из печи жаровню, и у Светланы глаза разгорелись, слюнки потекли от взгляда на желто-коричневую корочку яичницы. Старушка поставила жаровню на край плиты, в ярко-красное чрево раскалённой русской печи задвинула два листа-противня с пирожками и закрыла печь заслонкой. Потом вымыла руки под умывальником, спрятанным в углу кухоньки за цветной занавеской.

Баба Тоня освободила край кухонного стола, вытерла тряпицей голубую, в клетку, клеёнку и пригласила ребят:

- А ну-ко быстренько к столу! Яишня простынет!

И, несмотря на отнекивания, усадила их рядком возле стола, поставила перед каждым чашку с чаем и на тарелочках по куску яичной запеканки.

- Ну-ко, налетайте, - показала на горку румяных пирожков на фарфоровом блюде. - Хлеб да вода - молодецка еда, но никто еще от моих пирожков не отказывался. Снимайте пробу, - и придвинула ближе к ним блюдо с «отдохнувшими» под двумя полотенцами пирожками.

Руки ребят сами собой потянулись к пирожкам.

- А чаёк-то у меня андейский, к дню рождения припасла.

А то все грузинский беру, высший сорт, а быват, и чай номер тридцать шесть подвезут в нашу лавку, тоже знатный чаёк. А вот цайлонский не уважаю, он, конешно, хорош, но не по мне, - старушка долго еще расписывала качества всяких сортов чая: знала, видно, в них толк, а ребята молчали, уплетали пирожки.

Наконец, Светлана, справившись с яичницей и чаем, удивительно вкусным и ароматным, улучила момент и сказала:

- Антонина Павловна, а вы помните своего брата Михаила?

- Мишу? - переспросила старушка. - А как же! Он у нас видный был парень, и работник - золотые руки. А как пел, бывало, всё внутри переворачивается. А уж если плясать пойдёт... - старушка пригорюнилась, задумалась о чём-то своём, спохватившись, укорила: - Что же вы сразу не сказали, что про Мишу пришли спрашивать?

- У вас были еще братья?

- Были, были... Четверо нас было у матушки. Вася под городом Сталинградом погиб. Нам как принесли казённую бумагу, так матушке нашей шибко плохо было в тот день, сильно она убивалась по ём. Еще один мой брат, Ванюша, до войны помер, царствие ему небесное. Миша в парке нашем похоронен. Их, красноармейцев, которых белые порешили, сначала возле станции похоронили, а уж потом, не помню когда, выкопали да в парке схоронили, - она опять задумалась. - Да и мой-то мужик с войны тоже не вернулся. Это уж потом я опять замуж вышла. Дед-то мой, второй который, старшеньких моих не забижал, любил их, как родных, - Антонина Павловна вытерла кончиком головного платка, белого в чёрную крапинку, уголки глаз, где заблестели слезинки.