Юрий Дружников - Ангелы на кончике иглы

— Ну их к Богу! — Макарцев сделал вид, что понял иначе. — Нам хватает хлопот с нашими писателями. О них и будем думать…

— Если так…

— Вот что, Тавров. Расскажи лучше о субботнике. Какой план действий дальше?

— Что рассказывать?… Соцстраны нас, конечно, поддержали. Весь наш лагерь выйдет с лопатами. Куда уж дальше?

— Да, это размах! Ай да жилу раскопал! Вот это, я понимаю, журналистика! От души поздравляю! Погоди вот, выйду из больницы, поставлю вопрос о том, чтобы представить тебя к премии Союза журналистов…

— Не надо. Не надо премии, — замахал руками Раппопорт. — Ты лучше Ягубова умерь…

— Мешает? Вот сукин кот! Не понимает важности мероприятия. Ну и кругозор у моего зама!

— Не об этом. Он понимает!.. Я знаю, антисемитом быть необходимо…

— Чепуха!

— Но нельзя же так в лоб…

— Вот сволочь! Не бойся, Яков Маркыч! Пока я главный редактор этой газеты, тебя никто пальцем не тронет, так и знай!.. Вот что… Готовь-ка доклад к очередному партсобранию о требованиях идеологической работы в новых условиях.

— Я — свой доклад на собрании?

— Ты, ты! Ягубову дам указание. Тебе это важно для партийного авторитета. На собрании будут представители райкома, горкома, ЦК.

— Пожалуйста, мне что — жалко?

В разговоре возникла пауза, и Яков Маркович снова подумал, зачем он все же понадобился Макарцеву. Не для того же, в конце концов, чтобы поздравить с рождением идеи юбилейного субботника! И уж тем более не для того, чтобы поручить доклад на партсобрании. Неужели опять он беспокоится о той папке?

— Кстати, чтобы не забыть, Тавров, — Макарцев прервал молчание, поморщился от боли. — Помнишь о папке?

В больнице Макарцев то и дело возвращался к ней мыслями. Маркиз де Кюстин не давал ему покоя. Разумеется, Игорь Иванович правильно поступил тогда. Но теперь обстоятельства изменились. В его столе может что-либо понадобиться, будут искать. Не исключено, что это станет делать Кашин или посторонние… А вдруг кто подумает, что Макарцев доносит на сотрудников? От этой мысли у Игоря Ивановича заболела грудь.

— Так вот, о папке, — сердясь на самого себя, повторил он, глянув на дверь. — Что-то у меня душа не на месте. Должность обязывает, сам понимаешь! Раз у меня лежит, значит, я вроде как с ней связан. Глупость, считаешь?

— Надеюсь, ты меня не заставишь добровольно нести ее на Лубянку?

— Плохо же ты обо мне думаешь! Просто, пока я болен, надо ее, от греха подальше, спрятать, чтобы не валялась в кабинете. Мало ли что!

— Разумно, — тряхнул головой Яков Маркович. — Вынесу — никто не заметит.

— Она в среднем ящике стола.

— В среднем так в среднем… Спрячу ее вне редакции, так?

— Вот именно, — глаза у Макарцева заблестели. — Нет ее — и все. А на нет и суда нет!

— Суд-то есть! Но зачем лишние улики?

— Вот именно! Значит, сделаешь?

— А как же! — Тавров протянул Макарцеву руку. — И не думай ты больше об этой папке. Держи, Макарцев, хвост морковкой! Я ушел, и меня здесь не было.

Спустившись в мраморный вестибюль, Яков Маркович отдал гардеробщице халат и, кряхтя, натягивал пальто, когда к нему подошла Зинаида Андреевна.

— Вы? — удивился Раппопорт. — Разве вы не уехали?

— Я ждала вас… Скажите, о чем просил Игорь Иваныч?

— Откуда вы взяли, что он меня просил? А если это я его просил?

— Нет! Он… Сюда бы никто к нему с просьбой не пошел! Я бы не допустила…

— Ну хорошо. Допустим, он. Разве вам это интересно? Женщины от этих проблем далеки. И нужно долго объяснять, с самого начала…

— Долго? Ничего! Знаете, я ведь чувствовала, что он от меня что-то скрывает… Спрашиваю, а он отшучивается…

— Ваш муж слишком близко принимает к сердцу престиж газеты, вот и нервничает… Мы начали кампанию в масштабе всех соцстран.

— Субботник?

— Он самый! И есть реальная опасность — она-то и тревожит Макарцева больше всего. И, честно говоря, я думаю, не без оснований…

— Опасность?

— Опасность, что инициативу, мягко говоря, присвоят себе другие газеты или партийный аппарат.

— Чем это пахнет?

— Тогда и работа будет оценена не наша.

— Ну и что?

— И из кандидатов в члены ЦК переведут не Макарцева, а другого. Хотите что-то спросить?

— Вы сказали, что я красивая женщина, Яков Маркыч. Вы имели в виду, что я дура?

— Что вы, как можно?

— Тогда о чем вас просил Игорь Иваныч?

— С завтрашнего дня во всех материалах мы будем подчеркивать, что почин начала «Трудовая правда». Это не совсем тактично и может не понравиться в ЦК. Но пока там сообразят, мы уже застолбим свое первенство и почин из-под Макарцева будет выбить-таки трудней…

Она не поверила, и он стал уважать ее чуть-чуть больше.

— Вы в редакцию? — сухо спросила Зинаида Андреевна. — Я довезу вас…

Он представил себе, как сейчас потащится к автобусу, долго будет мерзнуть на остановке, потом спустится в сырое метро «Молодежная» и будет с полчаса сидеть на ледяном клеенчатом сиденье, пока доедет до центра, а там снова пересадка… «Волга» у Макарцева теплая и чистая. Но Яков Маркович, идя в больницу, уже обошел ее стороной.

— Знаете, я в лесу не был уже десять лет, — сказал Раппопорт, указав рукой за окно. — Забыл, как он пахнет, а сейчас, говорят, все-таки весна. Пойду прогуляюсь, если вы не возражаете…

— Как угодно.

Зинаида Андреевна гордо вышла, широко распахнув стеклянную дверь.

АВТОБИОГРАФИЯ, ПРИЛОЖЕННАЯ К АНКЕТЕ ДЛЯ ТУРИСТИЧЕСКОЙ ПОЕЗДКИ В КАПСТРАНУ

Я, Макарцева З.А., девичья фамилия Жевнякова, фамилия по первому браку Флейтман, русская, родилась 3 февраля 1925 г. в Ростове-на-Дону в семье служащего. Отец умер в 1927 г., мать учительница. В комсомол вступила в 1940 г., беспартийная. В 1943 г. поступила в Ташкентский медицинский институт, окончила его в 1949 г. со специальностью врача-педиатра. Направлена на работу в детскую поликлинику No 1 спецсектора Мосгорздравотдела, лечила детей работников МК и МГК партии. Оставила работу в связи с рождением сына. Являюсь военнообязанной, ст. лейтенант запаса.

Мой муж, Макарцев И.И., кандидат в члены ЦК КПСС, главный редактор газеты «Трудовая правда».

Личная подпись — 3.Макарцева. СУЩЕСТВОВАНИЕ ЗИНАИДЫ АНДРЕЕВНЫ

Эту свою автобиографию Зинаида Андреевна написала впопыхах: муж стоял над душой и торопил. Едва расписалась, схватил и уехал в ЦК, ничего не объяснив. Только вечером она выяснила, что ее, возможно, пустят за границу вместе с ним.

Получилось так, что первые свои поездки в разные страны Хрущев совершал с Булганиным, а западные руководители являлись на эти встречи с женами. Во время деловых встреч глав государств жены собирались отдельно, и Булганин невольно оказывался с женами. Возвращаясь в Москву, он жаловался Никите Сергеевичу на свою судьбу. Он, конечно, сознает, что это его партийный долг, но, с другой стороны, и в его положение войти надо. Хрущев поступил в соответствии с духом демократических веяний и поставил вопрос на Политбюро: ездить с женами или без? Члены Политбюро высказывались осторожно! Есть, мол, в этом свои плюсы и свои минусы. После этого Никита Сергеевич подвел итоги дебатам. Он сказал историческую фразу: