Юрий Дружников - Ангелы на кончике иглы

— Язык прикусил, — ответил Вячеслав.

Надежда хихикнула.

— Девушка, а у вас подруги нет?

— Есть, — охотно ответила Надя, приподняв голову из-под одеяла. — Но она с убеждениями.

— С какими, если не секрет?

— Не секрет, наоборот: сперва — в ЗАГС.

— Не подойдет, — сказал парень. — Ну, я ушел. До вечера!

— Счастливо поработать, — Слава помахал ему рукой.

— И тебе того же!

Надя вылезла из-под одеяла и слонялась голая по комнате.

— Скажи, а ты меня не ревнуешь к Саше Какабадзе?

— Нет!

— Почему? — она обиделась. — Я, между прочим, с ним в театр ходила…

— На здоровье!

— Ты странный! Ну хоть бы сделал вид, что ревнуешь…

Она подошла к окну, отодвинула штору, открыла ивлевский блокнот и стала пролистывать.

— Слушай, а почему тут, в Новосибирске, люди такие злые?

— А в Москве добрее?

Она стала читать из блокнота вслух:

«Для меня журналист есть высший идеал человека и благороднейшее существо… Впрочем, если обстоятельства заставят отправиться в места отдаленнейшие и бросить журналистику, то тут и плакать нечего…» Кто это сказал? Ты?

— Писарев.

— Но ведь бесполезно, Славик! Твой Писарев боролся сто лет назад, и что изменилось?

— А ты? Ты чего хочешь?

— Я? Я хочу, чтобы мне было хорошо и тебе. Что будет после — не все ли равно?

— Мне — нет.

— Господи, ребенок!.. Тому, кто понимает, что ты можешь объяснить? А кто нет — тому плевать. На тебя влияет Рап!

— Влияет! И я ему благодарен.

— Я тоже. Но будь осторожен…

Глядя на нее, он механически брился.

— Я улечу, улечу, не бойся!

Она собрала высохшую, но мятую и сморщенную свою одежду и, чтобы не являться пред очи Ивлева в таком виде, натянув все на себя, сразу надела шубу.

— В редакцию и к концу дня не доберусь — будет прогул… Да, чуть не забыла. Я ведь прилетела посоветоваться. Сын Макарцева сбил двоих насмерть.

— Ух ты! — Ивлев выключил бритву, и стало тихо. — Теперь ему будет, если не вытащат…

— А мне? С ним пила я…

Слава уставился на нее, по-бычьи выпятив глаза. Хотел еще что-то спросить, но не спросил, и Надя оценила его благородство.

— Наверно, это я виновата.

— Дуреха! Ты-то при чем?

— Они уже знают. У него нашли мой телефон на пачке сигарет. Скажу, что я его споила.

— И не вздумай трепаться!

Резко повернувшись, Надежда пошла. Возле двери она обернулась и указала пальцем на кровать соседа.

— Ночью, когда у нас спало одеяло, он нахально глазел на меня, я видела. Вызови его на дуэль!

— У тебя есть на что глазеть.

— Комплимент на его уровне. Прощай!

— Товарища Кашина можно к телефону? Валь, ты? Голос что ль изменился?

— Кто это?

— Своих не признаешь? Утерин.

— Володя! Сколько лет, сколько зим!

— Я, Валя, посоветоваться, как к другу…

— Для тебя — все!..

— Тогда слушай. Макарцев Игорь Иванович — есть у вас такой?

— Не знаешь?!

— Как не знать? Жена его говорила: «Вы знаете, кто мой муж?!»

— А в чем дело-то?

— Дело?.. Да сынок их у меня подследственный. Что молчишь? Вот и звоню тебе по дружбе. С одной стороны, чтобы тебя подготовить, а с другой — чтобы самому не вляпаться. Зачем мне лезть на рожон? У тебя свое начальство, у меня — свое. Но есть ведь еще и общее, так? А куда оно повернет — к нашему или к вашему?

— Трудный вопрос, Утерин. Надо обмозговать… Я думаю, нужно прежде всего своему подчиняться. А сверху твое начальство поправят, если надо. Тогда ты опять ему подчинишься. Держи меня в курсе, а я тебя, правильно?

Положив трубку, Кашин некоторое время сидел, вперив взгляд в аквариум. Борю Макарцева он видел два раза, когда завозил домой Игорю Ивановичу срочные бумаги, которые тот забывал подписать перед отъездом за границу. Парень был как парень, ничего подозрительного. Как же теперь будет складываться ситуация? В любом случае Ягубов должен быть срочно поставлен в известность именно им, Кашиным.

Ягубов что-то листал, слушал не очень внимательно, но при словах «двоих насмерть» встал и приподнялся на цыпочки, покачался. Брови у него сошлись на переносице.

— Вот беда-то, Валентин! Можно сказать, трагедия… Что за это, не выяснял?

— До пятнадцати…

— Так… Трагедия для всего коллектива редакции… Ты кому об этом говорил?

— Никому! Как из МУРа друг позвонил, прямо к вам.

— Одобряю! Не будем бить по воде, чтобы круги разбегались…

— Понял, Степан Трофимыч…

Оставшись один, Ягубов почесал подбородок и подошел к окну. Он приблизил лицо к стеклу — из форточки проникал холод и помогал успокоиться. То, что произошло, нельзя было предвидеть. Не везет! Эх, как не везет Игорю Иванычу! И с инфарктом, и с ребенком! Остается надеяться, что наверху это так и поймут.

А с другой стороны, ведь будут и люди менее сентиментальные, которые решат, что предвидеть было можно. Кандидат в члены ЦК мог серьезнее отнестись к воспитанию сына. Он давно от рук отбился, Игорь Иванович сам не раз жаловался. Беда бедой, а вина виной. И тогда в Большом доме посмотрят на ситуацию по-иному.

Инфаркт? Не хочется думать, но будем объективны: образ жизни Игоря Ивановича не был идеальным. Физзарядку, говорил, он всю жизнь собирался делать. А после как-то сказал, что станет ее делать, когда отвезут его на Новодевичье кладбище: будет вставать пораньше, когда нет экскурсий, и бегать вокруг собственной могилы. В наших условиях, учитывая напряженность партийной работы, отсутствие крепкого здоровья — существенный недостаток. Такой работник может быть заменен с пользой для дела.

Будут смотреть, распространялся ли макарцевский стиль на коллектив. И придется честно сказать: есть разболтанность, отсутствие оперативности, расшатана дисциплина. В таких условиях и политическая бдительность усыплена. А где есть сырость, там будет плесень. Сегодня это беспокоит его, Ягубова, завтра — горком, послезавтра заговорят в Большом доме. Случай с сыном Макарцева — тревожный сигнал, и мы ошибемся, если не сделаем оргвыводов. Это будет и в интересах самого Игоря Ивановича.

В то время, когда Зинаида Андреевна выходила из проходной МУРа, Раппопорт проснулся. Он проснулся на два часа раньше, чем обычно, долго стонал, сопел и кряхтел, пока поднялся. А поднявшись, полчаса бродил полуодетый по комнате и кухне, бурчал под нос, что эта власть не дает ему покоя даже во сне. При всем при том он приплелся в редакцию на полтора часа раньше обычного.

Здание «Трудовой правды» было построено в начале тридцатых годов, когда еще существовал в московской архитектуре конструктивизм и влияние Корбюзье. Поэтому спустя треть века дом выглядел современнее, чем корпуса послевоенного сталинского барокко. Сперва Раппопорт собирался сразу взять у вахтерши внизу ключ от приемной редактора. За взятый ключ надо было расписаться в журнале. Конечно, можно было вписать любую фамилию, но вахтер мог позже вспомнить — а это в планы Якова Марковича не входило. Поэтому он просто глянул на часы, поднялся к себе и стал ждать.