Кирилл Голованов - Матросы Наркомпроса

— А скорость — это расстояние… — начал Павел Феофанович.

— Поделенное на время, — подхватил Майдан, и тут его осенило: — Раз ускорение силы тяжести неизменно, значит, время падения можно определить по горизонтальной оси прямоугольных координат.

Когда на доске появился ответ задачи в сантиметрах, учитель предложил Димке проверить результат опытом. Майдан сам поднял желоб на рассчитанную им высоту и пустил по нему шарик. Пластинка разлетелась вдребезги. Когда Димка сел на место, он сиял не от пятерки в дневнике. Майдан фактически разбомбил цель, значит, выполнил не учебную, а боевую задачу. В этот день Димка получил еще две пятерки: по алгебре и по химии. Он отвечал уверенно и всегда искал нестандартное решение.

Один за другим одноклассники Бархатова выходили к доске. В классе объявлялись итоги контрольных работ. По два «отлично» появилось в дневниках у Григория Мымрина и Антона Донченко, по одному у Раймонда Тырвы и Аркашки Гасилова… Что там перечислять. «Они спешат. Не отставай!» — вспомнилась Бархатову строчка из стихотворения Аркашкиного приятеля. Военрук не напрасно предупреждал Бархатова, что товарищи зря времени не теряют. Во взводе на его глазах шла самая настоящая охота за отличными отметками. За шесть уроков в журнале появилось всего две оценки «посредственно». Одну схватил Жорка Куржак по математике. На перемене Жорку жалели. Димка Майдан и Донченко вызвались ему помогать. Второй «пос» получил сам Лека за домашнее задание по физике.

— Как же ты так? — укоризненно спросил Донченко.

Бархатова тоже жалели, и это было непереносимо. А между тем товарищи были правы. Именно пятерки решали вопрос, кто первый засверкает тяжелыми флагманскими шевронами. Раньше Бархатову казалось, что он хорошо знает своих одноклассников. Теперь видел, что это не так. Лека привык смотреть на них сверху вниз. Пусть даже с небольшого пригорка. Важна не точка, а угол зрения. А товарищи с такой настойчивостью стремились в адмиралы, что Лека испугался. Он понимал, что на всех нашивок не хватит.

Донченко вырвался в отличники. Кроме того, Антон комсорг и член комсомольского комитета. Парень на виду, но он собирается в морские инженеры и на вакансии флотоводцев не рассчитывает. Тырва тоже не в счет. Он угрюмый службист. Хотя как знать? Уже сегодня он занял Лекину должность, и в гости к Жанне пойдет Тырва, а не Алексей Бархатов. Последнее было обидней всего. Лека изо всех сил не хотел глядеть «на радужную жуть», но сам-то прекрасно знал, что абажур в комнате у Жанны совсем не синий. При чем здесь абажур? Они есть в каждой семье, у кого шелковый, у кого сатиновый. А пути к Жанне отрезаны просто потому, что она обязательно начнет спрашивать, как его разжаловали. Но ничего: смеется тот, кто смеется последний. О служебных перспективах Майдана, Куржака и прочей мелочи Лека даже не стал задумываться. Гасилову тоже не бывать в адмиралах. Нет у него в характере военной косточки. Серьезными соперниками оставалось человек четырнадцать. Не так уж мало — половина взвода. Поэтому Лека решил немедленно переходить к осуществлению намеченной программы.

После уроков Бархатов поймал у дверей учительской преподавателя физики Дормидонтова. Учитель был взъерошен и хмур. Вместо учебников в руках у Павла Феофановича был томик с буквами УК на корешке.

— Разрешите пересдать домашнее задание? — обратился к нему Бархатов.

— «Посредственно» тоже оценка государственная, — пожал плечами Павел Феофанович.

— Меня она не устраивает.

— Раньше надо думать, молодой человек, — отрезал Дормидонтов. — Любой штурман, посадив пароход на мель, тоже мечтает начать жить сначала.

— Очень вас прошу!

— Не выйдет. Хорошо выполните следующую работу, получите за нее по заслугам.

Лека Бархатов выбрал неудачный момент для переговоров с учителем физики. Павел Феофанович совсем не случайно носил с собой толстую книжку под названием УК. УК — означало уголовный кодекс с комментариями. Мелким шрифтом там было приведено множество сюжетов с острым конфликтом, но без хеппи энд, то есть без счастливого конца. Как ни удивительно, некоторые сведения, объясняющие настроение учителя физики и его интерес к юридической литературе, второй взвод получил на уроке английского языка.

— Комрид тиче! Мэй аи аск квесченс? — поднял руку ученик Майдан.

Вопрос был задан грамматически вполне правильно. Мария Яковлевна Беккер отметила про себя, что Дима делает успехи в разговорной речи, и кивнула головой.

Но почему так зашевелился класс? Жора Куржак расплылся в улыбке. Гена Ковров завертелся за партой, пока ему на плечо не легла мощная ладонь соседа. Аркаша Гасилов покраснел, как девушка, а красивый мальчик Гриша Мымрин показал блестящие перламутровые зубы. Раймонд Тырва, новый староста, то есть помощник командира взвода, еще больше нахмурился и так посмотрел на Диму, как будто тот разговаривал в строю. И только сам Майдан оставался невозмутимым. Его глаза, как две спелые вишни, не мигая смотрели на учительницу, Мария Яковлевна почувствовала неладное, но причин прекращать разговора с Димой не было. Она подтвердила, тоже на английском языке, что ученик Майдан вполне может задать ей вопрос.

— Женат ли преподаватель физики? — спросил Дима. На этот раз он выразился неправильно. Название учебного предмета звучало по-английски иначе. Но Мария Яковлевна не поправила ученика. Она почувствовала, как заливается краской. Конечно, она могла бы ответить, что вопрос к теме урока не относится, но этого как раз и добивался маленький дьяволенок Майдан. Его выходка имела прямое отношение не к уроку, а именно к ней, Марии Яковлевне Беккер.

Когда в зале кинохроники, что на проспекте 25 октября, вспыхнул свет, Димка Майдан заметил в толпе морскую командирскую фуражку и с удивлением убедился, что Ленинград не такой уж большой город, как кажется с первого взгляда. Впереди выходили из зала преподаватели физики и английского языка. Сам по себе этот факт ничего особенного не означал. Димка тоже был в кино не один, а с Жоркой Куржаком и Антоном Донченко.

Мария Яковлевна взяла себя в руки и внимательно посмотрела на Диму Майдана. Тот опустил глаза.

«Хороший мальчишка! — подумала учительница. — Это у него не от наглости».

— Иес, — спокойно объяснила она по-английски. — Комрид Дормидонтов женат.

Павел Феофанович жил в одной комнате с особой, с которой его ничего не связывало, кроме штампа в паспорте. Но это тоже нисколько не касалось мальчишек, которые вечно суют нос не в свои дела.

После уроков Мария Яковлевна собиралась рассказать об этом Дормидонтову. Интерес мальчишек к их отношениям показывал, что учителя не имеют права на многое, что вполне свободно позволяют себе другие люди. Дормидонтов обычно провожал ее домой. Чтобы избежать людных проспектов, они пересекали площадь Урицкого и дальше по проходным дворам и переулкам шли к Дому Красной Армии. Мария Яковлевна жила на улице Салтыкова-Щедрина, бывшей Кирочной, в семье у старшей замужней сестры. Путь был неблизкий, зато можно без помех поговорить.