Алексей Шубин - Доктор Великанов размышляет и действует

— Мы всяких больных достаточно видели! — ответила Ульяна Ивановна и показала на всякий случай кулак джентльмену Жоре.

Тот отступил.

— Послушайте, граждане, — сказал он. — Есть же возможность договориться…

— Нету такой возможности, — ответила Ульяна Ивановна и окликнула доктора Великанова: — Что же вы не садитесь, Арсений Васильевич?

Доктор Великанов действительно медлил, с интересом наблюдая происходящее.

— Плачу две тысячи! — говорил гражданин неопределенной наружности, приближаясь к нему. — Нам совсем незачем ссориться, если можно договориться.

— Нужны они нам — ваши тысячи, — ответила за доктора Великанова Ульяна Ивановна.

— Три и отрез на брюки!

Доктор, наконец, сел, и Ульяна Ивановна хлестнула Мазепу.

Когда немного отъехали, доктор Великанов спросил:

— Как, по-вашему, можно назвать этих людей?

Ульяна Ивановна не поняла вопроса и простодушно ответила:

— Я их по городу знаю, Арсений Васильевич: завмаг из четвертого магазина и его кассирша.

— Я спрашиваю не о том, кто они, а как можно определить их нравственные качества.

Ульяна Ивановна обдумала вопрос и с сердцем сказала:

— Никаких у них качеств нет. Сволочь обыкновенная. Доктор Великанов заметил:

— Вы очень сильно выразились, Ульяна Ивановна.

Но, немного подумав, он вспомнил о наманикюренном кукише и добавил:

— Впрочем, в данном случае вы, кажется, правы, хотя я скорее назвал бы их мелкими шкурниками.

Последующий день был ознаменован событиями, куда более серьезными.

Не успели наши путники отъехать от временного при вала и двух километров, как на дороге появился немецкий самолет. Наведя на Мазепу ужас, он пронесся над самой его головой и обрушил несколько бомб на мост, который они только что проехали.

Доктор Великанов услышал крики. Слова были излишни. Понукаемый грозным кнутом и перспективой поощрения, Мазепа помчался к месту происшествия.

Но обстановка создалась сложнее, чем ожидал доктор. Немецкий летчик делал заход за заходом, сбрасывая бомбы и обстреливая из пулемета сгрудившиеся на мосту подводы и машины.

Когда подъехали достаточно близко, доктор решительно передал вожжи Ульяне Ивановне, взял сумку и спрыгнул с подводы. И здесь произошло нечто такое, что больше не повторялось никогда, ни при каких обстоятельствах: Ульяна Ивановна схватила доктора Великанова за рукав и попробовала остановить его.

— Ульяна Ивановна, никогда не держите меня за рукав! — очень серьезно сказал доктор и рысцой побежал к мосту, навстречу приближающемуся самолету.

Ульяна Ивановна не могла оторвать глаз от бегущего доктора Великанова. Грудь ее высоко вздымалась от ужаса и восторга.

Если бы в эту минуту кто-нибудь спросил ее — существуют ли на свете герои, она твердо ответила бы: «Да, существуют».

Только в конце дня, отправив с проезжей военной машиной последнего раненого, доктор Великанов заметил одно весьма тревожное обстоятельство: шоссе, по которому они ехали, было почти пусто. Над ним беспрестанно проносились «мессершмитты», штурмуя редкие машины.

— Гляньте, Арсений Васильевич, опять летят. Что они, белены ныне объелись?

Ехать по шоссе было опасно, и доктор Великанов решил переждать, укрывшись в лесу. Через пять минут Мазепа и наши путешественники были надежно укрыты густой зеленью дубов и осин. Было слышно, как в стороне, за лесом, идет частая артиллерийская пальба.

Доктору Великанову отчего-то стало тоскливо.

— Надо бы нам раньше проехать, — говорила между тем Ульяна Ивановна. — Никакой возможности теперь ехать нет — вон что делают!..

Вдоль шоссе на бреющем полете, ревя и звеня моторами, шло несколько десятков немецких самолетов.

Доктор, занявший наблюдательный пункт на опушке, увидел, как далеко в поле поднялась и поползла тяжелая коричневая пыль, затем донеслись лязг, гул и звон.

— Танки идут, Ульяна Ивановна, — сказал он.

— Возвращаются, значит. Сделали свое дело и домой идут.

— Что-то не то, Ульяна Ивановна, — тревожно проговорил доктор.

— А что?

— Это немцы, Ульяна Ивановна!

Приземистые, окрашенные в серую краску, с черными крестами под орудийными башнями, немецкие танки быстро неслись вдоль шоссе.

— Неужто немцы, Арсений Васильевич? — срывающимся голосом переспросила Ульяна Ивановна…

— Они. В этом не может быть никакого сомнения…

— А наши где?

Страшная истина уже была понята и оценена доктором.

— Наши, Ульяна Ивановна, с боем отходят в восточном направлении. Слышите, как удаляется стрельба?

— Что же теперь с нами будет?

Над этим вопросом думал и сам доктор Великанов, но ответа на него не находил. Он сказал Ульяне Ивановне:

— Что будет — этого я не знаю, но это в значительной мере определяется тем, что будем делать мы сами.

Рассуждать и раздумывать было некогда. За немецкими танками по дороге двигались тяжелые темно-серые грузовики, — можно было даже различить неуклюжие, угловатые каски немецких пехотинцев. Одна из машин остановилась на шоссе, около небольшого моста. Спрыгнувшая с нее группа автоматчиков прошла по опушке леса, к счастью, не заметив наших путников.

Автоматчики вскоре ушли, но их близость встревожила доктора Великанова.

— Ульяна Ивановна, — сказал он, — запомните это место. Сюда, под этот корень, я прячу вот это… Если со мной что-нибудь случится, вы будете знать, где оно находится…

И доктор показал Ульяне Ивановне маленький никелированный футляр с больничной печатью.

Ульяну Ивановну это заявление доктора глубоко поразило: печать в ее представлении вовсе не была неодушевленным предметом, а как бы некоей неотъемлемой частью доктора Великанова, и частью очень существенной, утверждающей его власть. К тому же одно присутствие этой небольшой вещицы в кармане доктора уже говорило о том, что больница будет существовать. В прежние времена эта печать, заботливо сберегаемая доктором, казалась ей предметом, обладающим магическим свойством определять судьбы людей…

— Покажите мне ее, — попросила она доктора Великанова.

Доктор передал ей цилиндр, и она некоторое время молча рассматривала крохотный предмет, символизировавший могущество главного врача. Глаза ее наполнились слезами.

Между тем доктор, вооружившись уже знакомой нам клеенчатой тетрадью и вечным пером, поудобнее устроился под деревом и начал писать. Писал он очень долго и очень старательно, не поленившись дважды переписать написанное. Подписав и закрепив свою подпись печатью, он вручил Ульяне Ивановне листок, сказав:

— Кто знает, Ульяна Ивановна, — может быть, жизнь разлучит нас, и эта написанная мною характеристика окажется не лишней…