Алексей Денисенко - Доктор Шиллинг. История одной пандемии

– Игра занимает меня сильно, – сказал Германн, – но я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее.

– Германн немец: он расчётлив, вот и всё! – заметил Томский.

«Пиковая дама»

Назло всезнающей статистике, утверждающей, что простудные заболевания с насморком, чиханием из-за досаждающего свербежа в носу, с постоянными слезами, от которых нет спасения, и глаза бывают красными и нездоровыми, случаются чаще всего весной или осенью, означенными выше недугами в указанные сроки Семён Савельевич Фазаратов никогда не страдал. Все респираторные несчастья настигали его в самый неподходящий для этого период: в сухое, жаркое лето, ближе к середине августа, когда прошли уже дожди, сопровождающие обычно Ильин день, а сентябрьская промозглость ещё не начиналась.

Семён Савельевич переносил свои болезни спокойно и воспринимал их как неизбежные издержки своей редкостной профессии.

Это был мужчина с внешностью, о которой в протоколах следственных органов пишут, что «особых примет не имеет». Впрочем, профессиональное покраснение глаз и хлюпанье носом можно было бы отнести к «особым», если бы приметы эти перешли в хронические или, хотя бы не в такие быстротечные, что, исчезнув вдруг, смогли бы навредить следствию. Незаметность внешности Семён Савельевич также относил к необходимым приобретениям своего ремесла, в котором он достиг уже значительных успехов и филигранной сноровки. Семён Савельевич Фазаратов был вором.

«Тю-ю! – скажет разочарованно кое-кто. – И чего ж такого необыкновенного? Теперь все воруют…» Согласны: «тю», но «тю», если не знать Семёна Савельевича. А вот этим мало кто сможет похвастать. Дело в том, что работал он всегда один и никогда не делал ошибок, свойственных нетерпеливой молодости или рассеянной старости: это был уравновешенный мужчина сорока трёх-сорока шести лет с ясным умом и задумчивым характером. Он всегда любил работать темными августовскими ночами, когда Луна видна как узкий серп вместо полного диска, в эту пору лишь чуть подсвеченного «пепельным светом» отражённого от Земли потока.

Нелетний уже холод ночей, сменявший дневной зной вянущего степного разнотравья, к полуночи делался неприятным, а к утру становился невыносимым. Обильные росы в конце холодных степных ночей как раз и были причиной не вписывающихся в статистику летних насморков Семёна Савельевича.

Это только на первый взгляд может показаться, что в безлюдной степи вору делать нечего. Так вот, Семён Савельевич Фазаратов был могильным вором и обладал завидной квалификацией специалиста по древним захоронениям.

Казалось бы, чего проще – бери лопату, извлекай: ни тебе охраны, ни сигнализации, ни случайных свидетелей. Но ничего подобного. Во-первых, свидетели могут случиться в любом месте, а, во-вторых, профессия вора-археолога требует особенно редких качеств. Всеми такими качествами Семён Савельевич был наделён сполна. Он был смел, расчётлив, имел сверх сказанного отменный вкус и все необходимые навыки по астрономии, географии, археологии, истории, знал древние языки, словом, как нельзя лучше сгодился для выбранного им поприща.

Сентябрьские дожди усердно из года в год смывали даже те неуловимые следы, которые оставались после работы осторожного кладоискателя. Семён Савельевич был спокоен за будущее. Но, увы, и на старушку бывает прорушка. Однажды произошло событие, переменившее всю жизнь Семёна Савельевича. И не только его одного.

Что и говорить, тяжело служить непристойному делу. Семён Савельевич же вором себя не считал, а своё занятие заносил в разряд благородных, справедливо полагая, что некоторые вещицы, оставленные им для себя при сближении древних культур с современностью, являются лишь ничтожной частью заслуживаемого им вознаграждения. К своим раскопкам он готовился задолго и одинаково тщательно с азартным самозабвением, выраставшим к концу срока до размеров полновесного вдохновения. Так было и перед той ужасной августовской ночью.

Места раскопок находились в отдалении от каких-либо населённых пунктов. Маршрут приходилось запоминать по карте, не делая на ней никаких пометок или записей. Необходимые инструменты Семён Савельевич помещал в ящике из листового железа, прилаженном сбоку к багажнику велосипеда, со счётчиком пути и с фарой, светившей от квадратной батарейки. Во втором ящике лежали продукты. С таким нехитрым оборудованием и фальшивыми документами археолога пускался путешественник в свои нелёгкие предприятия. В тот роковой раз путь его лежал через алейские степи, где затерялись скромные родственники всемирно известных Пазырыкских курганов.

«Удивительный ландшафт – степь! И как же к ней подходит определение – открытая местность, – размышлял Семён Савельевич, ритмично нажимая педали, – я бы даже сказал – откровенная местность. Никакой тебе толкотни, светофоров, машин. Только в степи да в море бывают прямые азимуты… Тьфу ты, пути!» – Семён Савельевич бросил взгляд на компас, где зелёненькими точками засветились фосфорные «юг», «восток» и «запад», а «север» был выделен коротенькой палочкой.

Солнце село. Начинало уже темнеть, и Семён Савельевич, наметив последний ориентир в пути этого дня – холм километрах в пятнадцати на юго-запад, включил фару и приналёг ещё, распугивая каких-то мотыльков и кровососов, делавших слабый пока электрический луч живым и толстым. Заря, занимавшая красным полнеба, постепенно отодвинулась, потемнела, и сквозь неё начали проступать звезды и созвездия.

«Ты посмотри! Арктур-то как раз над холмом… Ах, степь, степь!– Семён Савельевич даже остановился от благодарности к звезде, нежданным маяком засиявшей прямо над последним его ориентиром.– Вот уж воистину – Путеводная звезда… Альфа Волопаса. Так назвать созвездие могли только степные люди…»

– Во-ло-пас! – повторил Семён Савельевич в голос и двинулся осторожно в сторону жёлтого Арктура, без согласия зачисленного им к себе в напарники.

Заря погасла. Древние созвездия с причудливыми именами полновластно хозяйничали на открытом во все стороны чёрном куполе, казалось переходившем где-то за фарой в таинственную гладь равнины.

Благополучно завершив последний кусок дневного маршрута, Семён Савельевич начал готовиться к ночёвке. Холм, где он задумал сделать привал, был покрыт зарослями шиповника и какого-то ягодника, так что за дровами пришлось сходить в берёзовый колок неподалёку. Насвистывая любимый марш из Свиридовских иллюстраций к «Метели», Семён Савельевич принялся готовить яму для костра лопатой со складным черенком. Как вдруг…

«Чёрт возьми! Да это же!.. – но чем отличается опытный профессионал от импульсивного дилетантишки, которому любая мысль, посетившая его, мерещится великим открытием? Тем, что он не спешит делать выводы. – Чёрт возьми, – уже спокойнее продолжал Семён Савельевич, – это надо обмозговать…»