Алексей Шубин - Доктор Великанов размышляет и действует

— Окончательный: всенародное повешение. Все, как один, решили, другого мнения не было.

Домой наши друзья пришли хотя и изрядно усталые, но в бодром настроении (кстати, заметил ли читатель, что доктор Великанов и Василий Степанович окончательно перешли на «ты»). Встретила их Ульяна Ивановна не совсем обычно. Ее смущенный и немного торжественный вид предвещал какое-то весьма серьезное объяснение.

Для этого Ульяна Ивановна выбрала время после ухода Василия Степановича, когда доктор Великанов растянулся на своей постели.

— Арсений Васильевич, вы ничего не знаете? — таинственно и осторожно начала она.

— Нет, кое-что знаю, Ульяна Ивановна.

Такой ответ озадачил было сестру-хозяйку, но, основательно рассудив, что доктор Великанов шутит, она продолжала:

— Я знаю, что вы много чего знаете, а вот того, что я вам скажу, вы не знаете.

Заинтересовав доктора таким вступлением, она выпалила:

— Помните, когда мы с Мазепой мучились, вы говорили, что никогда больше никакой скотины держать не будете?

— Помню.

— Так я вам купила.

— Мазепу? — изумился доктор.

Собравшись с духом, Ульяна Ивановна докончила:

— Козу дойную купила. Две простыни и пару наволок за нее отдала.

— Козу?!

— Дойную. Три литра дает. Сенца сама заготовлю, а уж сыты будете — вот так!

И, проведя ладонью по губам, Ульяна Ивановна показала, как будет сыт доктор.

— Коров и овец немцы очень беспокоят, кур хоть совсем не заводи, а коз — ничего, пока не трогают, — обосновывала Ульяна Ивановна свой поступок.

Обдумав сообщение Ульяны Ивановны, доктор спокойно сказал:

— Мне кажется, вы поступили очень мудро, Ульяна Ивановна.

Такая оценка ободрила сестру-хозяйку, и она ощутила потребность рассказать доктору некоторые подробности.

— А страху-то я натерпелась ныне! Купила, веду ее, а навстречу все немцы, все немцы. Так и думаю — отберут сейчас. Но ничего, не тронули… Уж и насмотрелась я их сегодня. В жизни столько немцев не видела.

Приход Василия Степановича прервал рассказ словоохотливой Ульяны Ивановны. Подойдя к доктору, он весело шепнул:

— Ночью наши в село придут…

В два часа ночи село проснулось от треска выстрелов и взрывов ручных гранат. Впрочем, шум боя продолжался недолго. Остаток ночи прошел в тревожном молчании.

На утро, когда немцы подвели итоги ночных событий, они не досчитались сорока человек, в том числе длинного эсэсовца. Автобус, на котором они приехали, был добросовестно взорван противотанковой гранатой. Что касается приговоренных к казни колхозников и учительницы — они исчезли.

Автор замечательного дневника «Путь одного немецкого героя» — господин Ренке уцелел. Разумеется, это обстоятельство он, не колеблясь, отнес к разряду самых приятных неожиданностей. Но дело объяснялось проще — категорическим распоряжением командира партизанского отряда «Красная стрела» Дяди Миши, запретившего трогать коменданта.

В распоряжении этом было много здравого смысла.

— Ребята, — сказал он. — Шкоду не бейте. Только в крайнем случае, если сам просить будет. Тогда разрешаю.

— Нашел кого жалеть! — сердито бросил партизан Дуб, суровый и очень сильный старик, отличавшийся особой непримиримостью к немцам.

— Могу объяснить, — ответил Дядя Миша. — Шкода от нас не уйдет, а второго такого в Большие Поляны могут не назначить, и от этого расстроится наша разведка. Понял, товарищ Дуб?

Вот почему самая крупная из ожидавших Густава Ренке неожиданных неприятностей была на некоторое время отсрочена.

Пролежав часа четыре под кроватью, комендант села Большие Поляны, наконец, осмелился вылезти и начал действовать. Первой его заботой было установить связь с начальством и свалить ответственность за происшедшее на начальника карательной экспедиции. Мало того, из представленного обер-лейтенантом доклада явствовало, что в Больших Полянах царит полный порядок и что партизанский отряд появился из другого района. Это, разумеется, ничуть не мешало Ренке требовать немедленной присылки новой карательной экспедиции. Доказывая, вопреки здравому смыслу, что в Больших Полянах спокойно, Густав Ренке исходил из весьма несложных соображений: как ни опасно было сидеть в оккупированном селе, но он по опыту знал, что на передовых позициях куда опаснее, и попасть туда ему не улыбалось. Поэтому он и стремился показать себя образцовым комендантом.

Однако хитрость Густава Ренке удалась лишь наполовину. Начальство приняло доклад благосклонно и ответило:

— То, что в Больших Полянах успешно водворяется новый порядок, — очень хорошо, продолжайте так же действовать и в дальнейшем. Но карательного отряда в ближайшее время прислать не можем, так как вооруженные силы нужны в других, более ответственных местах.

Дело кончилось тем, что коменданту Ренке дали двенадцать полукалек и предложили управляться собственными средствами.

Густав Ренке вернулся в Большие Поляны в самом подавленном состоянии духа. Двенадцать инвалидов и уцелевший Дрихель — такова была вся вооруженная сила, которой он мог располагать. И он использовал ее по прямому назначению — для охраны собственной персоны.

Что касается командира партизанского отряда Дяди Миши, то, решив, что Ренке не только не опасен, а, наоборот, полезен для получения сведений о передвижении немецких частей, он, базируясь на Большие Поляны, перенес свою деятельность в соседние районы, где проходили важные шоссейные дороги и железнодорожная магистраль.

О бурных событиях, пережитых Большими Полянами в конце лета, свидетельствовала только огромная виселица, воздвигнутая Василием Степановичем на второй же день после налета партизан и освобождения приговоренных к смерти. Вид этой виселицы приводил в смятение не только старосту Якова Черезова, но и Дрихеля, которому казалось подозрительным запоздалое усердие плотника.

Есть основание думать, что Отто Дрихель был многим умнее своего начальника. Умнее — и опаснее. Напившись пьяным (а после налета партизан он пил систематически), Дрихель становился нагл и дерзок до безрассудства, не теряя, однако, способности вредить последовательно и расчетливо. В основе всех его поступков, пьяных и трезвых, лежала ожесточенная ненависть ко всему миру, ненависть, питавшаяся сознанием своей обреченности. Гораздо раньше своего начальника Отто Дрихель понял, что время приятных неожиданностей безвозвратно миновало и что расплата за них — недалека и неминуема. Он чувствовал, что Большие Поляны живут непокорной, затаенной и непонятной для него жизнью, и борьба со всеми ее проявлениями стала его главной целью.

Однажды он едва не поймал Василия Степановича. Передав ему заказ на несколько крестов, он вышел и притаился за дверью. Василий Степанович повернулся к доктору и совсем уже собрался, по своему обыкновению, отпустить заковыристую шутку и заняться арифметикой, но тут доктор приложил палец к губам. Плотник промолчал, и сейчас же в сарай ворвался Дрихель.