Евгений Пермяк - Горбатый медведь. Книга 2

— Беги, беги, я не трону… Я не буду грязнить свои руки…

— А как я могу вернуться без карабина…

— Да ты что, Сухариков, совсем считаешь меня за дурака, — вспылил Маврикий, — я тебе отдам карабин, а потом ты опять…

— Меня могут приговорить за карабин… У нас уже расстреляли татарина за потерю оружия, — не переставал лить слезы Сухариков. — Разряди его и отдай…

— Тогда вот что, — сказал Толлин, — мне твой карабин не нужен. Возьми его без затвора. За затвор не засудят. И беги. Выкрадешь у кого-нибудь. Н-на, вонючка, и беги.

Сухариков схватил далеко брошенный в снег карабин и припустил по дороге. Толлину тоже не следовало задерживаться здесь. «Скула», «ханжа», «ябедник» Сухариков может оказаться верным себе и предать Толлина.

Не скрывая испуга, Маврикий рассказал Кукуевым о встрече на лесной дороге со своим школьным товарищем.

Василий Адрианович принял очень близко к сердцу рассказанное.

— Сколько дён я твержу о Дальнем токе! — крикнул он вдруг. — Ведь он же от смерти ушел. Понимаешь ли ты это?..

Дарья Семеновна поняла все.

Через час была запряжена лошадь в дровни, на дровни поставлен сундук с добром — и прощай Дымовка. Домовничай, Дарья Семеновна. Мужики лесовать уехали. Корова-то авось уцелеет. И спасительная хитрость найдется. Язвой занедужит она, если что. А как язвенную корову в солдатский котел класть? Всех погубишь.

Не успел Василий Адрианович прошептать и половины заговоров против лесной нечисти, как потерялась извилистая дровяная дорожка, будто ее веселый леший украл из-под ног шустренькой сивой лошадки.

— Теперь, милый внук, на лыжах двинем. Лошадке тяжеленько будет по снегу сани тянуть.

Василий Адрианович вытянул из-под сундука короткие и широкие охотничьи лыжи.

— Давай покажу, как в них наши лесовики обуваются. А потом сам будешь обуваться.

Став на лыжи, Маврикий, легко шагая, заскользил по снегу. Хороши охотничьи лыжи. Наверно, при такой ширине эти коротышки непригодны для катания с гор, зато ходить на них — такая красота.

Вожжи были брошены на сундук. Лошадь не хуже хозяина знала бездорожный путь на Дальний ток. Василий Адрианович только изредка проверял старые засечки и другие приметы, чтобы не сбиться с дороги. Лошадь у него хотя и «невозможно умная животина, а все ж не человек».

Выяснивало на мороз. Не одна луна, а кажется, и звезды давали свет. Да и сам сине-белый снег, слепящий алмазной игрой, добавлял света в лесу, делая его куда более веселым, чем в осенние ночи. Легко различались следы. Зайцев тут пропасть. Есть и лисы. Кажется, и волки.

— Чуешь, — как бы подтверждая, что увиденные следы и есть волчьи, Василий Адрианович обратил внимание на дальний, еле слышимый вой, — это они, серые.

В эту минуту Маврику стало жаль возвращенного карабина. Из карабина можно и за версту бить по волку. А потом, подумав, решил, что поступил правильно. Попадись им сейчас солдаты: «Кто такие? Куда?» — а они ответят: «Охотники», и все. А если при охотнике военный карабин, то охотник ли он?

После полуночи лошаденка заржала. Видимо, и она была довольна, что наконец-то путь окончен.

Дальний ток — это небольшая лесная полянка. На полянке срублена охотничья избушка с бревенчатым приделом для лошади.

— Бревно и есть бревно. И в стужу тепло лошадушке и от волков заслон, — говорил Василий Адрианович, помогая Маврикию распрягать лошадь.

Наверху бревенчатой конюшенки виднелся хороший стожок сена, о котором было так же пояснено Маврикию:

— Дальше положишь — ближе возьмешь. Здесь и на сено хитники есть. Вот приходил уж его лосиное благородие. Придется, видно, поставить браслет в его след.

Кажется, Василий Адрианович был доволен своим убегом из Дымовки. Он нескрываемо любил свою избушку в этой лесной глуши. Видимо, ему здесь не скучно было проводить время в полном одиночестве. А теперь у него хороший напарник. Есть кому порассказать о том и о сем.

Избушка была заперта на замок только для видимости. Только для того, чтобы замком, отпирающимся без ключа, было сказано: «Дома никого нет». Сразу же нашлись спички. Дрова еще с осени были положены в небольшую, но сложенную по всем правилам русскую печь. Оставалось только чиркнуть спичку, поджечь бересту — и пошла пластать лучина, а за нею уложенные клеткой дрова, как любила укладывать их тетя Катя.

Как-то там милая тетечка Катечка? Маврик ничего. Ему совсем не плохо. Даже свет в избушке. Сальная плошка. Есть и керосиновая лампа. Фитилек не велик, а даже читать можно страницы из газет и журналов, которыми для красы-басы и чтобы не дуло в пазы оклеены стены избушки.

— По маленькой, — предлагает Василий Адрианович, — с морозцу для сердечного согревания и для испуга нечистиков.

Затем Кукуев объяснил, что лесные нечистики, кроме старух Ягишен, боятся русского водочного духа. Разлив остаток из бутылки, стоявшей в голбце, обнадежил Маврикия, что жалеть ее нечего, что будет сварено и выгнано еще. Есть из чего.

Нашлась и еда. Соленые рыжики. Редька ломтиками и вяленая козлятина. Маврикий пробовал это самодельное зелье, воняющее гарью. На этот раз самогонка была просто-напросто вкусна.

Наверно, было около трех ночи, когда дедушка Василий поднял доски нар, вынул лежащие под ними как в сундуке немудрые, но теплые постельные принадлежности, затем добыл из охотничьего мешка резного божка, отдаленно напоминающего Николая-угодника, наскоро перекрестился, затем перекрестил задремавшего Маврикия и растянулся на нарах, не покрываясь лоскутным стеганым одеялом.

Страхи за двести тысяч верст.

Утром проснулись, когда было совсем светло. Шел снег. Значит, охотничий божок помог. Если снег будет так сыпать до вечера, то прощай вчерашние следы.

У Василия Адриановича внуком была Дуня. Хороший внук. В смысле — по зверю стрелять, на лыжах ходить, следы читать, не хуже бабушки Дарьи. Но, что вы там ни говорите, а девушка она и есть девушка. А тут парень. Не кровный хоть, а свой. И как для такого парня наизнанку не вывернешь себя, лишь бы ему, мученику с самых ранних лет, хорошо пожить в этом зеленом царстве, без царей, без председателей, без никакой тебе власти, как до потопа в бывшем раю, только погоды другие. А так чем не рай этот край. Если мешок-два муки у тебя, так все остальное по лесу бегает, по-над лесом летает.

Лось — не корова, козел — не баран, а глухарь — не курица. Но если с умом, если суметь как надо приготовить их мясо до варки или жарки, так до косточек огложешь. А грибы, орехи, ягоды? Разве это не самый что ни на есть провиант самолучшей вкусноты и пользительности? Значит, если мука, соль, лук, горчица, перец есть, сто лет здесь можно жить без выезда. Даже чая не надо. Здесь почище травы растут. А мед от диких пчел? Неужели сахар лучше его?