Журнал современник - Журнал Наш Современник 2009 #2

Одна молодая современная журналистка в очерке о погибших в Афганистане земляках выразилась, что "они были слишком скромными". На это возразила мать одного из них: "Скромность не может быть ни большой, ни малой. Ее не может быть "слишком". Либо она есть, либо ее нет". Тема подобной мини-дискуссии не раз встречалась в этих скорбных материалах. Она отражает тенденцию изменения той нравственно-психологической установки в молодежной среде. Скромность: благо или порок?

"Скромный до застенчивости" - так записали учителя в характеристике Андрея Пешкова из Подмосковья наряду с другими положительным качествами: спокойный, трудолюбивый, аккуратный, правдивый и т. д. Однако оттенок "до застенчивости" придает "скромности" вроде бы какую-то ущербность. Между прочим, этот оттенок мелькает в некоторых воспоминаниях, как бы

подтверждая учительскую проницательность в характере Андрея: ах, если бы не был он настолько скромен, если бы похвастался своим званием кандидата в мастера по велосипеду, то прошел бы по конкурсу в МАИ.

Необходимо твердо встать на защиту Скромности (с большой буквы), которая придавала Андрею силу, а не слабость, и у него не было мотивов бороться со своей скромностью. В русском народе, как и в других православных народах, генетически выросло представление о скромности как об украшающей человека черте: не хвались, пусть другие о тебе скажут; не лезь вперед батьки; не говори "гоп", пока не перепрыгнешь и т. д. Разрушает это представление, придает скромности оттенок ущербности, культивируемый Западом саморекламный тип личности ("крутой") - абсолютная противоположность скромности.

Появился Андрей Пешков вторым ребенком в семье, где молодые родители работали на заводе и заочно учились в институте, жили в коммунальной квартире. Потом семья получила малогабаритную двухкомнатную "хрущевку". Сколько же ядовитых строк современные "крутые" выпустили по адресу бедных коммуналок - "хрущевок"! А в них рождались дети по любви. В них протекала скромная, но счастливая жизнь.

Дошкольник Андрейка преспокойно устроил свою коробку с оловянными и пластмассовыми солдатиками под столом у школьника Романа - и оба не страдали от недостатка жилплощади. Андрейка даже устроил праздник для всей семьи, вылепив из пластилина Красную площадь, и своих солдатиков проводил парадом по ней.

Семья выписывала для детей серию "Подвиг", журналы "Вокруг света", "Наука и жизнь", "Знание - сила", "Юный натуралист", "Техника молодежи", "Квант", "Здоровье", "Семья и школа". По свидетельству мамы Елены Андреевны, Андрейка все это читал и перечитывал. На дни рождения дарили друг другу пластинки с голосом Робертино Лоретти, "Полонез Огинского" и другие. Первое золото в семье появилось, когда Андрей приехал в отпуск, уже из Афганистана, и привез маме подарок - золотую цепочку, купленную на свои первые "старшинские" деньги. И никто из семьи не страдал из-за отсутствия золота, из-за того, что любимого Штирлица или "Неуловимых мстителей" смотрели не по цветному, а по черно-белому телевизору.

Погиб старшина десантной роты Андрей Пешков 4 апреля 1987 года "при выполнении боевого задания…", как скудно, сухо было сообщено его родителям. И лишь медаль "За отвагу" - высшая солдатская медаль знает, как он погиб.

Скромно жил - скромно и умер? Но ведь, по большому счету, скромность - обязательное условие коллективистского общежития. Нескромность, как правило, сопряжена с эгоизмом. Противники коллективистских форм сознания и образа жизни вменяют в вину скромности, что она-де затушевывает индивидуальность, мешает раскрываться заложенным в личности качествам. Моё знакомство с целым поколением "скромняг" позволяет резко возразить такому утверждению.

Вот и наши "атланты". Кого ни возьми, у каждого "лица необщее выраженье". Один - веселый балагур, умеющий придать неловкой ситуации облегчающее положение, другой - тихоня, молчун, но в нужный момент именно его слово становится самым нужным, третий - "запойный" книголюб, четвертый - музыкант, пятый - тонкий лирик, любитель природы, шестой - "в карман за словом не лезет", седьмой - расчетливый педант, восьмой - наоборот, сначала сделает, потом подумает. Не без того, что и "шлифуется" потом коллективом: один заносчив, другой - с хитрецой себе на уме, третий - падок на лесть, четвертый - ленив, пятый - неуклюж и т. д. Нормальный человеческий "материал", как везде. Но что получается, если этот "материал" не держать в коллективистских рамках, наглядно показывает пример российского "разлома" конца ХХ века.

Озарен красотой застывший строй "атлантов". Устраивая ему поверку, переходя от имени к имени, от лица к лицу, от души к душе, я со стиснутым сердцем словно прикасаюсь к реликвиям, которые могли бы жить среди нас. Да они и живут, безмолвно вглядываясь в нас, узнавая в нас своих родных и не узнавая.

Они живы! Будем помнить это.

' ni t K l l 'K i

Так совпало, что эту статью мне выпало писать среди волн поднимающейся кампании, направленной на развал Союза писателей России как раз в канун его 50-летия. Подобные кампании возникали и раньше под разными предлогами. Один из них состоял в том, что СП якобы давно изжил себя как порождение советского периода, что дореволюционные классики - ни Л. Н. Толстой, ни Ф. М. Достоевский, ни другие - ни в каких союзах не состояли и состоять бы не стали… Казалось бы, на этот посыл и возразить нечего. А между тем сам А. С. Пушкин в своём послании "К Языкову" ещё в 1824 г. писал:

Издревле сладостный союз Поэтов меж собой связует: Они жрецы единых муз; Единый пламень их волнует; Друг другу чужды по судьбе, Они родня по вдохновенью…

Пушкинская тема союза служителей муз стал занимать моё воображение с 1971 г., когда будущий директор Пен-клуба Александр Петрович Ткаченко, а тогда просто Саша, артистично и очень красочно рассказал мне о том, как на железнодорожном вокзале Москвы поэты Андрей Вознесенский и Пётр Ве-гин, скупив в газетном киоске все оказавшиеся в нём экземпляры поэтической книги Анатолия Передреева, торжественно под аплодисменты провожающих тут же бросили их в мусорную урну. Я не знал, кто такой Передреев, но именно это меня и озадачило. Зачем обладающему всесоюзной славой мэтру понадобилось осквернять, да ещё и при свидетелях, рядовую книжку другого поэта, пусть и маленького, который согласно пушкинской иерархии доводился ему "роднёй по вдохновенью"? А может быть, этот Передреев не такой уж и маленький, - мелькнуло тогда в моей голове.