Варткес Тевекелян - Гранит не плавится

— Хорошо, примем предложение товарища Челнокова и ограничимся обсуждением вопроса, — согласился Брутенц. — Но предупреждаю, Силин, если подобное повторится, то мы накажем вас строго и поставим вопрос о целесообразности вашего дальнейшего использования в органах!

На этом обсуждение вопроса закончилось, и нас отпустили.

Левон, понурив голову, шагал рядом.

— Помнишь, говорил я тебе, что неприятностей не оберёшься! Так и вышло, — сказал он.

— Ничего, друг, ты не огорчайся, в жизни всякое бывает!.. Мы сделали что могли, и совесть наша чиста, а всё остальное пустяки, — успокаивал я его, хотя на душе кошки скребли. Я и сам не понимал, почему в горкоме партии так сурово отнеслись к нам…

На углу мы попрощались. Левон пошёл домой, а я на работу.

Вдруг откуда ни возьмись — Миша Телёнок.

— Я же просил, чтобы ты на улице не подходил ко мне! — рассердился я.

— А я нарочно! — ответил он.

— Что значит нарочно?

— Пусть знают, что мы с тобой заодно! Житья не стало от братвы… После того как меня видели с тем форсистым парнем, которого потом арестовали, братва говорит, что я контре продался… Из компании выгоняют!

— Это плохо, конечно, что ребята не доверяют тебе. Но, с другой стороны, не вечно же ты будешь с ними! Пора и за ум взяться, подумать о будущем. Скажи, Миша, кем бы ты хотел быть?

— Кочегаром! — ответил он не задумываясь.

— На паровозе?

— Всё равно. На паровозе, конечно, лучше…

— Хорошо, помогу тебе устроиться на работу, будешь учиться на кочегара. Но чтобы без баловства. Я за тебя поручусь, понимаешь?

— Ещё бы!

— Значит, договорились. Можешь передать своим друзьям о нашем знакомстве, чтобы они не приставали к тебе с разными глупостями, а дня через два придёшь ко мне. Из комендатуры позвонят, и я закажу пропуск.

— Вот это дело! — И Миша пошёл по направлению к базару…

Обещание-то я дал, но устроить Мишу на работу оказалось делом куда более сложным, чем я предполагал. Никто не хотел связываться с бывшим беспризорником, да ещё предоставлять ему общежитие.

Пришлось поехать к начальнику паровозного депо. Долго уговаривал его, объяснил все обстоятельства и наконец вырвал согласие. Поначалу Мишу приняли подсобным рабочим.

Тут на меня обрушился новый удар. Ростовский военный комиссар ответил Челнокову: «По адресу, указанному в вашем запросе, гражданка Силина не проживает»… Что это могло означать? Маме некуда было уехать, разве что перебраться в дом родителей. Вряд ли она пошла на это… Так в чём же дело? Я терялся в догадках. Что бы ни делал, чем бы ни занимался, всё думал о маме. Утешал себя тем, что работники Ростовского военкомата перепутали адрес или недобросовестно отнеслись к поручению комиссара.

И всё-таки не утерпел, пошёл к Челнокову просить отпуск для поездки домой хотя бы на неделю.

Он отказал мне.

— Не могу, — сказал он. — Пока не разрешится один вопрос, связанный с тобой, не могу!

— Какой вопрос, Модест Иванович?

— Из центра запросили сведения о всех сотрудниках, знающих иностранные языки. Таких оказалось у нас двое, ты да Бархударян — он кумекает немного по-немецки. Послали на вас характеристики и анкеты, ждём распоряжения.

— Но запрос может поступить не скоро. За это время я успею вернуться. Поймите, Модест Иванович, речь идёт о родной матери!..

— Не проси, Ванюша, не могу. Вдруг сегодня ночью поступит телеграмма: откомандировать Ивана Силина в распоряжение центра. Это очень даже возможно: наше государство устанавливает связи со многими иностранными державами, и проверенные работники, знающие языки, нужны до зарезу. Что я отвечу? Извините, мол, виноват, отпустил Силина в отпуск!.. Будь ты на моём месте, как бы поступил?

— Отпустил бы!

— Значит, ты ещё не дорос до настоящего чекиста и своё личное ставишь выше дела! Молод ещё, со временем всё поймёшь!

Челноков был упрямый человек — уговаривать его не имело смысла.

Время шло, запрос из центра не поступал. Я не знал, что предпринять. И вдруг — новая беда!..

Очередное партийное собрание, на котором мы слушали доклад о текущем моменте, подходило к концу. Докладчик ответил на все вопросы, собрал свои бумаги в портфель, покинул трибуну. Тут поднялся председательствующий, секретарь ячейки, и попросил задержаться для разбора персонального дела.

Занятый своими невесёлыми мыслями, я сидел в задних рядах и, безразличный ко всему, плохо слушал… Что это? Отчётливо прозвучала моя фамилия! Я не сразу понял, о чём идёт речь. Между тем секретарь, держа перед глазами листок бумаги читал:

— «…мало того, помощник начальника отдела Иван Силин продолжал систематически встречаться с дочерью буржуя. Его видели с этой барышней в разных местах: в городском саду, на берегу реки, около развалин крепости. Зная, что её сестра Белла замешана в дело контрреволюционной организации, Силин не прекращал эту связь. Как известно, Беллу не удалось задержать, — кем-то предупреждённая, она скрылась и замела следы. Прямых фактов, что в этом виноват Силин, нет, но он мог проболтаться своей барышне, и та предупредила сестру.

Считаю поступок Ивана Силина недостойным звания чекиста и члена партии. Прошу партийную ячейку разобрать это дело. Позор, что наши сотрудники и члены партии связываются с классово чуждыми элементами, как будто нельзя познакомиться с хорошей комсомолкой или девушкой из трудовой среды…»

Не успел секретарь дочитать до конца, как кто-то с места крикнул:

— Кто написал это заявление?

— Автор не желает, чтобы огласили его фамилию. Какие ещё будут вопросы?

По красному уголку прокатился гул, и, чтобы успокоить собрание, председатель постучал карандашом по графину с водой.

Раздались голоса:

— Пусть Силин расскажет!.. Дайте слово Силину!

— Давай, товарищ Силин, поднимись сюда и расскажи, — предложил секретарь.

Я шёл на сцену, точно на казнь. Всё было таким неожиданным, а в голове вертелись слова Кости: «Все ребята отвернутся от тебя… все ребята отвернутся от тебя…»

Поднялся на трибуну, долго молчал, стараясь побороть волнение, собраться с мыслями.

Видя моё состояние, кто-то из президиума поставил около меня стакан воды, кто-то сказал:

— Ты не волнуйся, Силин! Здесь все свои, разберутся!..

Я подробно рассказал, при каких обстоятельствах познакомился и потом сдружился с Маро. Подтвердил, что, не видя в этом ничего предосудительного, я встречался с нею. В заключение сказал:

— Ещё ничего не значит, что она дочь богатых родителей и сестра её контра!.. Разве не известны многочисленные случаи, когда брат воевал в наших рядах против родного брата — белогвардейца? Маро честная девушка, она сочувствует нам. Может быть, ещё не совсем сознательная, но сочувствует. Что же касается подозрения, что я проговорился насчёт её сестры, то это ложь! Мы никогда не разговаривали с нею о Белле. Я скорее согласился бы лишиться правой руки, чем выдать кому бы то ни было, даже родной матери, наши секреты. В этом можете не сомневаться!