Варткес Тевекелян - Гранит не плавится

В парке, куда мы зашли, играл оркестр. На эстраде какие-то артисты в поношенных цилиндрах пели пошлые куплеты, лихо отбивали чечётку. Нам стало скучно смотреть на их кривлянье, и мы ушли.

В кинотеатре «Фантазия» смотрели картину с участием знаменитого Дугласа Фербенкса и вернулись домой поздно ночью, усталые. Шурочка настежь распахнула окно. В комнату хлынул влажный свежий воздух. Она долго стояла у окна.

— Что ты там увидела интересного? — спросил я.

— Ничего. Просто люблю смотреть на освещённые окна, — там люди, у каждого своя судьба, своя жизнь…

— Философствовать глядя на ночь вредно! Пора спать… Ты устраивайся здесь, а я пойду к Ивану Мефодьевичу.

Шурочка быстро повернулась ко мне.

— Неудобно тревожить людей в полночь… Выйди на минутку, я разденусь. Потом ложись на свою кровать и спи себе на здоровье!

Я закурил папиросу и вышел в коридор. Кажется, никогда в жизни я так не волновался, как сейчас, даже папироса дрожала в пальцах. Первой мыслью было: зайти к Яблочко или вообще убежать из общежития. На худой конец, можно было пойти в порт, в свой кабинет, и устроиться на диване…

За дверью раздался голос Шурочки:

— Можешь войти.

Свет в комнате был потушен. Она, укрывшись одеялом, лежала на кровати.

Стоя у двери, я чувствовал на себе взгляд Шурочки.

— Иди ко мне! — прошептала она…

Утром мы избегали смотреть друг на друга и после чая сейчас же разошлись по своим делам. Встретились вечером. Пообедав в духане, пошли на берег моря, сели на камни. Долго смотрели, как огромное тёмно-красное солнце медленно погружается в воду.

Первым нарушил молчание я.

— Ты ведь не уедешь? — спросил я шёпотом, будто в этом пустынном месте нас могли подслушать.

— Как это — не уеду? — удивилась она.

— Останешься со мной… Станешь моей женой, — с трудом выдавил я из себя слова, которые целый час вертелись у меня на языке.

— Нет, этого никогда не будет.

— Почему?

— Я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы портить твою жизнь.

— Не понимаю…

— Мал ещё, потому и не понимаешь!.. Я знаю жизнь, — я старше тебя на целых шесть лет…

— Подумаешь, дело какое!

— Вот и подумай! Сейчас это кажется пустяками. Но пройдут годы, и ты пожалеешь. — Она говорила спокойно, не поворачивая ко мне лица.

— Не может быть, чтобы ты ушла!.. Подумай, что я буду делать без тебя?

— Ничего, дорогой. Погорюешь немного и позабудешь.

«Дорогой»… Впервые за всё время нашего знакомства!..

— Останься! Дороже тебя у меня никого нет!..

— Сейчас может быть. — Она встала. — Не будем больше говорить об этом… Пошли домой, свежо становится.

Думая каждый о своём, мы некоторое время шли молча. Она заговорила первой:

— Знаешь, миленький, плоховато вы работаете здесь. Жил у вас белый офицер, поддерживал связь с заграницей, а вы даже не поинтересовались его сообщниками!

— Это меня не касается, — ответил я, удивляясь, как она может говорить сейчас о делах.

— Как это не касается? Ты чекист… А вот я узнала любопытные подробности.

— Какие?

— Установила, где наш офицер квартировал, собрала кое-какие сведения и о квартирной хозяйке. Оказалось, что она вдова рабочего с нефтеочистительного завода. Муж её погиб на фронте. По всему видно, что офицер выбрал дом вдовы погибшего командира Красной Армии, чтобы отвести от себя лишние подозрения. Разыскала дом — и к хозяйке. «Скажите, пожалуйста, жил у вас такой-то?» — спрашиваю. Она оказалась женщиной приветливой, пригласила в комнату и полюбопытствовала: «Вы кем приходитесь ему, родственница или, извиняюсь, может, невеста?» — «Нет, говорю, ни то и ни другое. Я просто сотрудница Чека, и мне хотелось бы собрать о нём некоторые сведения». — «Разве он натворил что-нибудь? По виду такой тихий, воспитанный…» — «В тихом омуте черти водятся, говорю, он белый офицер, дослужился до чина штабс-капитана и застрял здесь, чтобы пакостить советской власти. Вы не знали, что он офицер?» — «Нет, что вы!.. Разве я пустила бы такого к себе домой? Он говорил, что советский служащий». Хозяйка обстоятельно ответила на все мои вопросы, в частности сообщила, что её жилец очень дружил с помощником начальника городской милиции, — как выяснилось, тоже бывшим офицером…

— Что думаешь предпринимать дальше? — спросил я. Во мне заговорил чекист.

— Ничего! Здешние товарищи сами доведут дело до конца!..

На следующий день Шурочка уехала.

В середине лета Цинбадзе буквально огорошил сообщением: центр предлагает перебросить меня на новое место — заместителем начальника губернского управления в один из важных экономических центров Юга.

— Лично я против, — сказал он. — Не потому, что сомневаюсь в твоих способностях, нет, — просто ты ещё нужен здесь. Было у нас предположение назначить тебя комендантом порта…

Я мог только растерянно пробормотать:

— А Иван Мефодьевич?.. Он ведь замечательный комендант!..

— Знаю! Но мы решили направить его в городскую милицию, начальником. Там аппарат малость засорён, нужна твёрдая рука, чтобы навести порядок.

— Согласится ли Иван Мефодьевич?.. Он прирождённый чекист и не захочет работать в милиции. Да и я вряд ли справлюсь… Лучше оставьте меня помощником!

— Не ожидал услышать от тебя такие рассуждения, — рассердился Цинбадзе. — Что значит — не захочет? По-твоему, милиция не орган Советской власти? Кто сказал, что там должны работать люди второго сорта?

— Но всё-таки…

— Никаких «но»! Все мы солдаты партии и обязаны работать там, где прикажут. Наша сила была, есть и будет в железной дисциплине. Впрочем, вопрос о работе Яблочко решён, поговорим о тебе. Насколько я понимаю, ты с работой в порту освоился, накопил опыт, парень ты грамотный, языки знаешь. Спрашивается, кому, как не тебе, быть комендантом? Тут имеется ещё одно соображение: дав тебе это назначение, мы сумеем удержать тебя здесь, — поставим центр перед совершившимся фактом. В ином случае тебя у нас заберут. Решай, товарищ Силин!

— Поступайте так, как найдёте целесообразным… Прошу об одном: если действительно захотите поручить мне работу коменданта, то, пожалуйста, сделайте это спустя некоторое время после ухода Ивана Мефодьевича! Иначе будет неудобно перед ним: человек принял меня, как брата, научил, а я…

— Добро, так и сделаем, — перебил Цинбадзе и отпустил меня.

Яблочко, узнав о своём новом назначении, дня три ходил сам не свой. Чертыхался, грозился, что скорее вернётся обратно на флот рядовым матросом, чем согласится работать в милиции. Даже письмо написал командующему Черноморским флотом, с которым воевал под Новороссийском. Но в конце концов покорился и принял дела городской милиции. Меня назначили исполняющим обязанности коменданта.