Варткес Тевекелян - Гранит не плавится

В порту дел было по-прежнему много. Без конца прибывали иностранные пароходы под флагами разных государств, продолжали уезжать от нас разные люди, однако прежней остроты в нашей работе уже не было. Нэп многое изменил в жизни страны, да и порядка и законности стало больше. Сейчас работники таможни и паспортных столов сами справлялись с делами, — нам оставалось контролировать и вмешиваться в их работу только в исключительных случаях.

Я остро переживал разлуку с Шурочкой — никак не мог заставить себя забыть её, хотя, хорошо зная её характер, понимал, что она ни за что не вернётся ко мне.

Особенно невыносимо тоскливо бывало по вечерам, когда я оставался в полном одиночестве в своём служебном кабинете или дома. Вокруг кипела жизнь, молодёжь веселилась, а я не знал, чем занять себя. В интернациональном клубе моряков было скучно, наш красный уголок обычно пустовал, в кинотеатрах показывали похожие одна на другую дурацкие ковбойские картины. Единственной моей отрадой было море. В свободные вечера я брал лодку, далеко уплывал и там, под звёздным небом, думал, мечтал… Казалось бы, жаловаться на судьбу я не имел никаких оснований, до сих пор всё складывалось как нельзя удачно. Будущее тоже не тревожило меня, и всё же в моей жизни чего-то не хватало. И я знал, чего не хватало: семьи, любви, дружеского участия в моей судьбе. И я страшно тосковал обо всём этом, — тосковал с той неодолимой силой, как это бывает только в молодости. Иной раз эту свою душевную тоску мне хотелось излить в музыке. Я шёл к Нине Георгиевне и по целым часам импровизировал на рояле, вернее, даже не импровизировал, а просто наигрывал знакомые мелодии. Но и это не помогало, я возвращался домой с ещё более растревоженной душой…

В августе неожиданно получил телеграмму из центра с предложением немедленно выехать в Москву.

Доложил по начальству, выправил документы и на следующий день уехал.

Поезд прибыл на Курский вокзал рано утром. Пассажиры, мои попутчики, быстро разошлись в разные стороны, а я, с маленьким чемоданом в руке, стоял на привокзальной площади, растерянный, оглушённый.

Мимо меня сновали тысячи людей, все куда-то спешили. С криком «посторонись» мчались извозчики-лихачи, проезжали нагружённые подводы, звенели трамваи. В ожидании случайной наживы с независимым видом прохаживались оборванцы, толкались беспризорники.

После нашего тихого и уютного приморского городка Москва ошеломила меня.

Взял извозчика и поехал на Лубянскую площадь. Дежурный по управлению приветливо встретил меня и, просмотрев мои документы, сказал, что в гостинице «Савой» для меня забронирован номер.

— Приведите себя в порядок и возвращайтесь сюда, — сказал он. — Времени у вас достаточно, товарищ Менжинский примет вас в двенадцать часов.

Неужели это правда? Меня примет сам товарищ Менжинский!

Номер мне отвели замечательный — с ванной, зеркалами, мягкой мебелью. Из латунного крана шла холодная и горячая вода. Не долго думая, я принял ванну, побрился и почувствовал себя другим человеком. Дорожной усталости как не бывало.

Без десяти двенадцать я сидел в приёмной одного из ближайших соратников «железного Феликса», руководителя советских разведчиков Менжинского. Ровно в двенадцать часов раскрылись массивные дубовые двери, и я с сильно бьющимся сердцем вошёл в небольшой, скромно обставленный кабинет. Менжинский встал из-за письменного стола и, пожимая руку, сказал:

— Здравствуйте, товарищ Силин! Вот вы, оказывается, какой! Признаться, я представлял себе вас значительно старше. — Он указал на кожаное кресло и сам сел напротив. — Рассказывайте, как вы там работаете в окружении импортёров, спекулянтов, валютчиков и отъявленных контрабандистов? Я читал донесение о том, как вы, использовав эту публику, спасли от голода большую группу беженцев. Здорово! — Менжинский от души, весело, по-молодому расхохотался. — Правильно, нажили деньги на мучениях людей, не грех и поделиться с ними!.. И за картины, которые сумели сохранить для народа, спасибо вам.

— Идея использовать спекулянтов принадлежит не мне, это товарищ Цинбадзе предложил, — сказал я, удивляясь его осведомлённости.

— Недостатка в хороших идеях не бывает, важно суметь их осуществить!

Мягкая улыбка и приветливость Менжинского успокоили меня. Я перестал волноваться и чувствовал себя совершенно свободно. Забывая, что у него на учёте каждая минута, долго и обстоятельно рассказывал о наших делах, упомянул и о том, что жизнь с каждым днём изменяется к лучшему и, значит, меняется и характер нашей работы.

— Хорошо, что вы замечаете, чувствуете перемены, которые происходят у нас в стране чуть ли не ежедневно!.. К сожалению, не все это понимают и продолжают работать по старинке. — Тень досады мелькнула на его усталом, чуть желтоватом лице. — Сейчас для нас, чекистов, самое важное, самое главное — не отставать от жизни страны, уметь работать в новых условиях и соответственно им изменять методы и приёмы нашей работы.

Я сидел не двигаясь, жадно впитывая в себя каждое его слово. А он говорил, словно думал вслух, о том, что гражданская война и военный коммунизм стали достоянием истории, началось главное — хозяйственное строительство, и от его успехов зависит всё: будущность революции, свобода и счастье грядущих поколений. Враги тоже понимают это, и теперь им нет смысла вступать в открытую борьбу с нами — это безнадёжное дело. Они будут всячески мешать нам, тормозить ход строительства, саботировать, а может быть, и вредить. У нас мало технически подготовленных работников, поэтому нам трудно вовремя разгадывать замыслы врагов и обезвреживать их. Мы должны, не создавая атмосферу недоверия к технической интеллигенции, не сковывая их инициативу, уметь отличать врагов от друзей.

Он замолчал, пристально глядя на меня, улыбнулся и сказал:

— Вот так-то, товарищ Силин! Нелёгкое дело быть чекистом… Мы вызвали вас сюда, чтобы поручить новую работу. Вы поедете в Донбасс заместителем начальника губернского управления. В Донбассе восстанавливаются старые шахты, заводы, скоро будем строить новые. Одним словом, работы непочатый край! Нужны вдумчивые работники. Обязан вас предупредить, Силин, — начальник ваш, Медведев, человек крутого нрава и не очень расторопный… Он, думаю, честен, но теперь отстал, не всё понимает и порой допускает ошибки. Постарайтесь поладить с ним, тактично и умело поправляйте его, когда это потребуется. Более подробно на эту тему с вами поговорит начальник отдела товарищ Митрофанов. Вернитесь к себе, сдайте дела и, не теряя времени, направляйтесь в Донбасс. Желаю успеха!

Менжинский встал, протянул руку. Я смотрел на него, не зная, что сказать. Об отказе не могло быть и речи. Но что я понимал в хозяйственных делах? Как мог я справиться с такой сложной работой, да ещё под руководством начальника, которого нужно поправлять?..