Борис Полевой - До Берлина - 896 километров

После короткого совещания офицеров гарнизона ультиматум был принят. Гарнизон сложил оружие. Комендант крепости по старинному обычаю торжественно вручил нашему офицеру ключи. Французские военнопленные были освобождены. Отдавая оружие, полковник Хессельман даже заплакал:

— Господа, я старый солдат. Я не боялся и не боюсь смерти. Я много раз видел ее в глаза. Но это моя вторая проигранная война. Вторая и последняя.

Вечером наши бойцы отконвоировали капитулировавший гарнизон вниз, в городок, что лежит у подножия камня и тоже называется Кенигштейн.

— А сокровища?

— Кто-то из французских генералов, спасенных нами от возможного расстрела, так как обычно гестаповцы в таких случаях уничтожали пленных, отблагодарил нас. У французов была связь с охранниками из старых служащих. От них они знали, что где-то в глубине скалы есть подземные казематы, куда по ночам привозили и прятали какие-то ящики. Все это делалось в атмосфере особой тайны. Французы и указали нашему коменданту место, куда эти ящики были спрятаны. Так и была найдена знаменитая коллекция "Зеленого свода"…

Между тем машины уже подошли к подножию каменного прямоугольника, к тому месту, где начиналась вырубленная в скале дорога. Предупрежденный заранее комендант, невысокий, коренастый, крепкий, как гриб боровик, человек, встретил командующего у цепного моста. Загорелый, хриплоголосый, с мохнатыми черными бровями, нависающими над маленькими, широко расставленными глазками, он на первый взгляд, пожалуй, произвел впечатление грубоватого солдафона. И его "так точно, товарищ командующий", "никак нет, товарищ командующий", сопровождавшиеся пристукиванием каблуков, как бы утверждали это первое впечатление. Но оно оказалось обманчивым. Это был умный, тонкий человек, хорошо понимавший и особое положение подведомственной ему территории и всяческие сложности, с которыми его, фронтовика, четыре года не вылезавшего из войны, в ее финале столкнула судьба. По альбомам и туристским буклетам он успел хорошо изучить найденные им в казематах коллекции и знал эти произведения искусства даже до того, как их извлекли из ящиков.

Когда он вел нас к спуску в подземные казематы, где уже шла разборка и инвентаризация ценностей, он показал ниши, с которых свисали оборванные провода.

— Позвольте доложить, товарищ командующий, вот тут у них была заложена взрывчатка. Саперы говорят, взрывчатка страшной силы. Гестаповский офицер при гарнизоне имел приказ все это в критический момент взорвать. Тогда бы все оказалось погребено под скалой, Но этот полковник Хессельман был честным солдатом — капитуляция так капитуляция. Он не дал гестаповцу произвести взрыв. Тот с досады застрелился. А может, они сами пристрелили его. Труп его мы нашли.

Опускаемся в тьму и сырь подземелья. Мертвый свет карбидных ламп просто-таки вцепляется в глаза, заставляет отвернуться и зажмуриться. Приглядевшись, различаем в полутьме просторную, вырубленную в скале пещеру и в глубине ее у раскрытых ящиков несколько фигур в военном. Перед ними расставлены на полу клады, изящнейшие изделия, мерцающие старинным серебром, золотом, сверкающие драгоценными камнями; вазы, шандалы, затейливые подсвечники, вычеканенная из драгоценных металлов утварь. И приходят на память образы из каких-то древнегерманских легенд: сокровища, сокрытые гномами от глаз людских… Солдаты осторожно извлекают сокровища из ящиков, а опытные ювелиры определяют их ценность и инвентаризируют тщательнейшим образом, описывая каждый камешек.

Один из этих «гномов» с майорскими погонами как-то очень по-домашнему докладывает командующему:

— Вот, товарищ Конев, удивительнейшее дело, бесценнейшие вещи. Сверяем по спискам и описям и убеждаемся, никто ничего не спер.

— Как идет работа?

— Да ничего идет… Только жутко трудно тут дышать. Чувствуете, какая атмосфера? Вредное производство. Нам бы, как на химических предприятиях, надо в перерыве сливки давать, ей-богу. — Майор смеется своей шутке, и эхо мрачного подземелья отвечает на суховатый его смех.

— А вентиляция?

— Здесь ее и не было. Видимо, подземелье вырублено в какие-то древние времена. В соседнем каземате у них старинное оружие и снаряжение. Все эти копья, мечи, латы, шлемы, все ржавое. Не хотите ли посмотреть?

Майор зажигает электрический фонарик, и тот выхватывает из тьмы стоящие вдоль стен фигуры пехотинцев и всадников, действительно рыжие от ржавчины, которая в свете фонарика кажется даже кровью.

— А какой мелкий народ в то время был, — шепчет мне на ухо адъютант маршала полковник Саломахин. — На меня и то тут ничего не подберешь. — Полковник маленького роста и довольно щуплого сложения. Мы в Кракове уже раз удивлялись в замке Вавель, что средневековые воины, которых мы почему-то привыкли представлять себе гигантами, были совсем небольшого роста. Железное воинство Кенигштейна как бы подтверждает эту истину.

Уточнив вопрос охраны и эвакуации ценностей, командующий поднимается наверх. Комендант, оказавшийся, как я уже говорил, не только культурным, но и любознательным человеком, интересно рассказывает о крепости, показывает корпус, где сидели французские генералы, кричавшие в окошко "вив Красная Армия" и певшие от радости «Марсельезу», показывает уникальный колодец глубиной более двухсот метров…

Чтобы мы оценили эту глубину и величие работ средневековых шахтеров, он просит нас засечь по часам время и плескает в колодец из кувшина воду. Пока вода эта долетает до дна и пока шум всплеска доходит до наших ушей, проходит шестнадцать секунд.

— Здесь ведь и наш Петр Алексеевич побывал. Он не поверил, что колодец так глубок. Достал моток ниток и опустил туда камень. Все вышло правильно. Двести метров.

— Простите, какой это Петр Алексеевич? Кто он?

— Да наш Петр I, его еще Великим величали.

Смотрим все эти диковинки, и фраза, сказанная майором в подземелье каземата, не выходит из ума: удивительное дело, никто ничего не спер. Эта фраза как бы перенесла меня обратно через четыре года войны, из этого тайного хранилища сокровищ саксонских королей, из буйной и яркой эльбинской весны в наши верхневолжские леса, в лютую зиму сорок первого года, в отбитый у противника блиндаж, где так же вот специально на то уполномоченные тогда еще генералом Коневым офицеры инвентаризовали мешок с драгоценностями, попавший к нам тоже самым романтическим путем. Это были ценности, эвакуированные из рижского банка, которые не удалось довезти до Москвы. Поезд разбомбило. И вот восемнадцатилетняя девушка, банковская машинистка, и старик кассир, первоначально не пожелавший эвакуироваться, понесли эти ценности по немецким тылам вслед за отступающими частями Красной Армии.