Виктор Шкловский - О теории прозы

Он отстал при отступлении русской армии из Москвы.

Это был человек способный, усталый и благоразумный.

И он каким-то образом оказался в горящем и ограбленном городе.

Как-то он начал писать.

Писал не очень плохие, даже умелые романы.

Писал пасквили на Пушкина.

Булгарин считал, что фамилия Чичиков, а эту фамилию придумал Гоголь, что эта фамилия придумана не очень удачно.

Он издевался над человеком, который потом сохранит имя Булгарина, как сохраняют при раскопках грязь, оставшуюся от какого-то неудачного поколения.

Был другой деятель мелкой прессы – Лейкин.

Лейкин издавал журнальчик «Осколки» – ему все казалось разбитым, но приходится ходить и по осколкам.

Антон Чехов и его брат Александр и брат Николай работали в «Осколках».

Работали задешево.

Николай был талантливым художником.

Александр был образованным человеком, который тоже имел своеобразный талант.

И я снова повторю, что Толстой через много десятилетий говорил про Антона Павловича Чехова, что с чисто художественной стороны Чехов талантливее его, Толстого. Но Чехов не религиозен, прибавляет Толстой неизменно с укоризной.

И это писалось и говорилось создателем «Войны и мира».

Владелец «Осколков» Лейкин говорил про себя – если бы не я, то и Чехов бы не появился.

Эх вы, говорил он и считал это очень смешным, эх вы, Чеховы.

Эта фамилия, пришедшая с улицы, казалась ему такой же неудачной и странной.

Была мелкая литература.

Но литература эта росла на такой земле, что помогала великой русской литературе.

А.П. Чехов написал рассказ.

Студент в меблированных комнатах застрелился.

Застрелился он потому, что против своей воли насплетничал в каких-то полицейских верхах.

Говорил то, чего не надо было говорить.

Оправдывался он тем, что этому его научили в детстве.

На маленькую ошибку ему говорили, – признавайся, и тебе ничего не будет.

Иван Павлов, великий обновитель науки, говорил, что к подлости можно действительно приучить небольшими прощениями; и большой подлости можно подвести прощением ступенек длинной лестницы.

Этот чеховский рассказ интересен как опыт его взгляда на человека – Чехов перерос свое время.

Один брат, художник, умер.

Сын другого брата стал великим актером.

Он умер, заблудившись в Америке.

Выращивать жизнь, выращивать свободную жизнь трудно.

Антон, которого сильно бил отец, мелкий лавочник, – Антон любил отца.

И братья любили.

Они пели в церквах очень сложные вещи, чтобы угодить отцу.

Возможности новой металлургии основаны на обрывках, на отрезках, на металлическом мусоре, на порошке – и это реальная вещь.

Антон Чехов тот человек, который победил мир, показав ему – зеркалами – все человечество.

Высокие надежды на неизбежность будущего присущи великому искусству, и искусство оправдывает бедное человечество так, как Чехов оправдал женщину, которая сменила несколько мужей в одних и тех же комнатах, комнатах как будто одинаковых.

Женщина любила, она находила в каждом человеческое, и не было в этом насилия; и соседи называли ее вульгарным именем – Душечка.

Вот эту новеллу Толстой считал драгоценностью.

Толстой говорил, что Душечка так же нужна будет человечеству, как Санчо Панса.

Человек, он всю жизнь был голодным, шел за своим ослом – человек этот был так умен, что Дон Кихот, господин его и друг, говорил, что он, Санчо, верит во все и в ничто.

Высокий, худой человек, рыцарь, говорит о как бы драгоценном человеке.

Человеке преданном.

Бедных гимназистов эпохи, молодого Чехова мучили латынью и греческим языком, – их надо было пришибить градом псевдочеловеческой психологии и ненужной литературы.

Это было так страшно, что брат человека царской выделки, брат Каткова, стрелял в директора классической гимназии в защиту своего сына.

У человечества даже в неудачах есть алмазная пыль – оно навсегда и всегда вырастет.

Оно велико; велико так, как великие весенние стаи летят откуда-нибудь с истоков Нила на истоки Волги – летят через океаны, зная, где они родились, – для чего-то зная, что им нужно; впереди летит строем самый сильный, дальше летят всем нам знакомым треугольником птицы, они взмахивают в ритме крыльями – летят, раскачав небо; так искусство побеждает ничтожное.

И понимает, что такое Душечка.

И что такое женщина.

Что такое любовь Татьяны Лариной к соседу.

Весенняя любовь.

Весенняя потребность лететь к любви через океаны, если океаны окружают твой дом.

Как мы летим к чужим неведомым культурам.

Они летят, размахивая крыльями.

Пушкин принимает и понимает – весна.

Она, Татьяна, выросла и полюбила и полетела.

Мы не осуждаем ее.

Как мы не осуждаем старые города и старые культуры.

Взмахи крыльев, которые лежат в нашей жизни.

Мы не знаем и не понимаем до конца, как не виновата Татьяна Ларина.

Она не любит генерала.

Таня не лукаво говорит любимому, что она верна остается человеку, на которого Пушкин пожалел фамилию; ведь он появляется без имени, только известно, что он высоко поднимает плечи.

Зачем Татьяна Ларина лежала в чужой постели нелюбимого человека?

Зачем она выбрала эту систему несчастья и почему она прежде всего поговорила со своей нянькой о ее любви, о любви няньки?

Таня шарила по стенам, надеясь где-то найти опору.

А несчастье уже приближалось.

Пишу о многократности мысли, которая при помощи искусства обращается в произведения, непосредственно обращающиеся в растущий мозг.

Мгновение удачи, случайные соединения мозговых центров создают то, что мы называем культурой.

Пушкин писал:

И тут ко мне идет незримый рой гостей,

Знакомцы давние, плоды мечты моей.

Жил человек в ссылке в сравнительно небольшой усадьбе, возможно плохо отапливавшейся, у него были друзья – строки, быть может более драгоценные, чем поэмы, у него были решения и проекты.

Маяковский искал своей возможности понять свои личные отношения. И он написал строки:

Ветхий чертеж, неизвестно чей,

Первый неудачный чертеж кита.

Разгадка жизни, питание времени своими разгадками, круги дантовского ада – это ступени человеческого освобождения.

Данте как бы говорит:

– Хотите отвечать перед господом нашим богом, ибо я покажу вам реальных людей, более реальных, чем тогда, когда они были живы. Я скажу вам оценку поведения наших соседей-флорентийцев, которые горят вечным огнем и будут гореть, и это правда до тех пор, пока люди будут иметь возможность читать и понимать строки о Душечке.

Новелла заключена в сравнительно коротком времени.