Валерий Брумель - Не измени себе

Ко мне Рая относилась неприязненно. Я чувствовал это. Причина была в том, что фамилия Буслаев слишком часто стала мелькать на страницах спортивных газет и журналов.

Жена Звягина повела против меня тонкую и планомерную «настройку». «Ты (Людмила) жена большого спортсмена и не должна жить как остальные женщины. Ты заслуживаешь большего».

К счастью, Людмила оказалась не очень способной «ученицей». Когда мы с ней помирились, она откровенно рассказывала об уроках Ран и сама смеялась над их убожеством. Но в период наших разладов опять бежала к своей подруге за советом.

За два года семейной жизни я хорошо узнал характер супруги: слишком эмоциональная, неглупая и незлая, Людмила могла быть упрямой невероятно, и вместе с тем я не мог отказать ей в здравом смысле, в понимании людей.

Утомляла меня только ее взбалмошность. С каждым днем это свойство Людмилы усугублялось.

То она ретиво принималась за хозяйство — стирала, убирала и даже готовила, чего терпеть не могла, потому что не умела. В этот период жена радовалась каждому новому слову ребенка и беспрерывно рассказывала мне о его смышленом уме по телефону, когда я был на сборах. То вдруг ни с того ни с сего Людмила теряла к этому интерес и с тем же неукротимым пылом начинала заниматься собой. Ей казалось, что она уже стареет, дурнеет или полнеет. Она часами просиживала в парикмахерских, косметических кабинетах, в ателье… Неожиданно у нее появлялось новое желание — «куда-то» поехать и «от чего-то» отвлечься. Мы отправлялись на юг, а через неделю возвращались обратно. Людмиле быстро все надоедало, она начинала тосковать по сыну и боялась, что с ним в ее отсутствие что-то случится.

Потом в супругу вселялся «бес общения». Каждый день ей хотелось ездить в гости, знакомиться с самыми известными и талантливыми людьми, ходить в театры, на концерты и все в таком плане. В эти дни она бывала очень оживленной и привлекательной.

Вслед ва этим у Людмилы, как правило, наступала полоса меланхолии. Она целыми днями бродила по дому непричесанная, в халате. В эти дни в квартире было не убрано, на кухне — гора немытой посуды, В такие дни я старался молчать и ограничивался тем, что смахивал с кухонного стола крошки, выносил мусор и меньше бывал дома.

Наконец моя супруга снова «пробуждалась к жизни» просила отвезти ее в какой-нибудь хороший ресторан. Мы садились в машину, ехали, выбирали в зале самый лучший столик, минут пять — десять улыбались друг другу, после чего она закатывала какой либо скандал. Например, из-за того, что официант не с той стороны положил ей вилку. При этом жена громко выкрикивала одну и ту же фразу:

— Вы сначала узнайте, с кем имеете дело.

Я уговаривал ее:

— Тише. Успокойся! Ты меня позоришь!

Она возмущенно восклицала:

— Прекрасно! Значит, я тебя позорю? Очень хорошо! Ты всегда думал и думаешь только о себе! Всегда! Тебе наплевать, что всякий тип, — Людмила имела в виду официанта, — позорит твою жену! Наплевать!

Она демонстративно поднималась из-за стола и уходила.

После очередной ссоры Людмила отправлялась к своей матери, забирала с собой ребенка. Месяца полтора мы жили врозь. Первым обычно шел мириться я. Она лишь однажды…

Во время одной из наших размолвок я уехал в Киев на спортивные сборы. Поселился я в гостинице «Украина». Около трех часов ночи ко мне в номер вдруг сильно постучали. Переполошившись, я вскочил с постели, открыл дверь — на пороге стояла Людмила. Она была очень бледной, ее буквально всю трясло. Я спросил:

— Ты откуда свалилась?

Не ответив, жена сразу заглянула в комнату, затем в ванную, в туалет. Наконец она опустилась на стул и разревелась.

Я подошел к ней, стал успокаивать:

— Ну что ты, глупая? В чем дело?

— Райка… — сквозь слезы выговорила жена. — Все она.

Я не понял:

— Что Райка?

Людмила еще больше залилась слезами и, уткнувшись лицом мне в плечо, прерывисто объяснила:

— Девчонка… Она сказала… что у тебя роман с какой-то девчонкой.

Я нежно гладил ее по голове и молчал.

Меня вдруг охватило странное ощущение жалости. Не к Людмиле, к себе. Я жалел свое прежнее чувство к ней.

Сейчас, оглядываясь на эти выверты Людмилы, я думаю, что половину вины за них нужно взять на себя. Моя жена была права: я всегда думал прежде всего о себе. Эгоизм, который двигал меня в спорте, принес мне на семейном поприще сокрушительное поражение.

Пока я над этим особо не задумывался, приходилось много и интенсивно тренироваться — Олимпиада в Токио была не за горами.

Отличное физическое состояние (я вырывал штангу весом в 115 килограммов, стометровку пробегал за 10,6 секунды), отлаженная техника прыжка — все позволяло мне легко преодолевать 220–222 сантиметра на обычных тренировках. Такого физического уровня я еще не достигал.

После Пало-Альто я стал готовить себя к покорению нового рубежа — два метра двадцать семь сантиметров.

Проанализировав все моменты, которые помогли мне установить рекорд в Америке, я выписал их на бумагу.

Вот они:

К высоте 226 я уже давно был подготовлен психологически.

После зимних тренировок находился в хорошей спортивной форме.

Сыграли роль ответственность и приподнятость самих соревнований: матч США — СССР.

Стимулировало огромное количество зрителей.

Помогла их доброжелательность.

Заинтересованность прессы.

Отличная погода.

Прекрасный грунт (я всегда любил, когда трава была подрезана под корень).

Наконец я почти идеально овладел техникой.

При такой нехитрой выкладке сразу обнаружились и мои слабости. Оказалось, что процентов на шестьдесят мой успех зависит от побочных факторов: погоды, количества публики, ее отношения ко мне, от грунта и значимости состязаний. А если всего этого не будет, тогда я не смогу установить рекорд?

Меня это не устраивало. С каждым новым сантиметром я как спортсмен должен подниматься еще на одну ступеньку, качественно иную. Но где искать резервы?

Подсказал Скачков. Как-то он спросил:

— Побеждать, я смотрю, ты вроде научился. А вот что делать, если в секторе вообще не будет соперника?

«Стоп! — сказал я себе. — Здесь и надо копать!» Вместе с тренером мы пришли к выводу, что тактика многих ведущих прыгунов в высоту преимущественно ложная. Именно она не давала и не дает им достичь максимальных результатов.

В чем суть?

Первое: выиграв соревнование, оставшись без соперника, спортсмен, как правило, прекращает борьбу. Одни оправдывают это тем, что берегут силы для следующих состязаний, другие будто бы не хотят испортить впечатление от собственной победы, третьи избегают поражения уже перед самой планкой.

Это ошибка.

Прерывая поединок, прыгун лишает себя прекрасной возможности «прощупать» неизведанную высоту в момент наивысшего подъема, эмоционального и физического.