Борис Полевой - Глубокий тыл

— Как что? Мы ж тебе с дедом весь вечер про нее рассказывали. Ты ж уж знаешь: теперь она выполняет важное боевое задание… — И без всякого перехода Галка вдруг спрашивает: — Мама, ты изучила весь мой гардероб, какое платье мне больше к лицу? Фисташковое крепдешиновое или то простенькое, шерстяное?

— Тебе, Галочка, все к лицу, — улыбнулась мать и вздохнула. — Ах, как хотелось бы мне погулять с вами обеими! Я бы спокойная уехала на новый фронт, под эту самую Ржаву.

Под утро, когда над развалинами старинного русского города Ржавы, который год назад был одним из красивейших в верховьях Волги, еще только занималась заря, к зданию немецкой военной комендатуры подкатил военный мотоцикл с прицепом. С седла соскочил высокий белокурый обер-лейтенант в очках, в черном клеенчатом плаще. Из железной калоши машины вылезла худенькая белокурая девушка в старом, заношенном ватнике. Ее утомленный вид, запыленная одежда, резиновые сапога, перепачканные в глине, — все это говорило, что она проделала длинный и нелегкий путь. Приказав часовому у входа приглядеть за машиной, офицер довольно бесцеремонно скомандовал девушке идти вперед, и сам, шурша плащом, вошел вслед за ней в приемную комендатуры.

Дежурный, в этот ранний час дремавший у стола в большой пустой комнате, увидев вошедшего, вскочил, вытянулся, стукнул каблуками.

— Господин обер-лейтенант…

— Вольно… Когда будет господин военный комендант? — спросил офицер.

— Подполковник придет… — дежурный посмотрел на круглые конторские часы, висевшие на стене, — придет через двадцать пять минут. Он всегда точен, господин обер-лейтенант.

— Садитесь! — сурово приказал офицер девушке, указывая на жесткий дубовый диван для посетителей, видимо попавший в комендатуру из какого-нибудь вокзального зала ожидания.

Девушка села, устало прислонилась к спинке, закрыла глаза. Белокурая голова ее сразу опустилась, длинная коса свесилась на грудь, бледные, запыленные губы приоткрылись, обнажив рядок мелких белых зубов. Она уснула.

Офицер потребовал бумагу, присел к столу, принялся писать. Потом он сложил написанное, достал из подсумка конверт со штампом, запечатал и протянул дежурному.

— Передадите коменданту… Эту девицу мы задержали вчера в леске, в районе бывшего аэродрома. Она немка, бежала из Верхневолжска, долго бродила по болотам, прежде чем ей удалось перейти к нам… Подробности изложены в рапорте. Она отлично говорит по-немецки, и командир приказал мне лично доставить ее к вам… Прошу также: передайте подполковнику просьбу моего шефа прислать ему еще один ящик этого трофейного грузинского вина. Я позабыл его название, как-то на букву «ц». Ну, то, которое вы нам уже посылали. Очень хорошее вино!.. К сожалению, лишен возможности лично засвидетельствовать уважение господину коменданту… Мне при-казано к восьми быть в части.

— Л как у рас там сейчас, в районе аэродрома?

— Успешно отбиваем атаки. Русские несут колоссальные потери, но… — Офицер снизил голос: — Вы сами уже ощущаете…

— М-да, не прошлый год. Авиация еще терпима, но артиллерия… Этот вчерашний огневой налет, знаете, тут…

— Тшш, не забывайте: она отлично понимает по-немецки и, кто знает, может быть, не так уж крепко уснула…

— О, будьте покойны, господин обер-лейте-нант, школа господина коменданта… Я никогда, даже при своих, не скажу ничего лишнего… А хорошенькая, между прочим, девчонка.

— Да, кажется, ничего… Много работы?

— Ужас!.. Прибывают новые части, и всех их приходится расселять в этой каменоломне… Это как, помните, в той старой сказочке, забыл, чья она, кажется, братьев Гримм, когда надо было перевезти через реку на другой берег волка, козла и капусту.

— Извините, я тороплюсь. Хайль Гитлер!

— Хайль!

И вот уже взревел и затих на улице мотоцикл. Слышны только звуки отдельных выстрелов да сонное дыхание девушки. Дежурный долго смотрит на нее. Спит она крепко, но беспокойно и иногда тихонько вскрикивает. А вот сонные губы ее что-то зашептали. Дежурный настораживается и слышит: «Мейн гот, мейн гот!» «Ишь, — размышляет он, — родилась в этой безбожной стране, где много церквей переделали в клубы, где в деревнях в них хранят зерно, а вот уснула и на родном языке поминает бога! Ясно, она где-то долго скиталась. Лицо у нее белое, а уши, шея — коричневые, должно быть, позабыли о мыле… Вот она во сне почмокала губами. Может быть, хочет есть?»

Дежурный поднимает с пола двухэтажную свою манерку. В ней осталось немножко остывшего бобового супа и рисовая каша на донышке.

Солдат подходит к девушке, ставит все это возле нее на диван, кладет сверху ложку, а сам садится на место. Девушка открывает глаза. Она приятно изумлена.

— Ах, данке шен, — произносит она слабым голосом и принимается за еду с такой жадностью, что сразу видно, как она голодна.

— Это верно, что русские там у себя умирают с голода? — спрашивает дежурный, вспомнив статейку, недавно прочитанную в какой-то военной газете. — Едят людей?

Продолжая посылать в рот ложку за ложкой, девушка слегка улыбается.

— Да, фрейлейн, им долго не выдержать, — продолжает дежурный, — но все-таки упрямая нация.

Девушка потягивается, судорожно зевает.

— Вы простите меня, я не спала несколько ночей, — говорит она, и глаза ее начинают закрываться.

Она спит и не слышит, как понемногу комендатура наполняется военными, не слышит, как, скрипя начищенными сапогами, появляется высокий пожилой офицер в фуражке с приподнятой тульей, такой прямой, негнущийся, что кажется, будто бы в него вогнана палка.

Все сразу вскакивают, он небрежно козыряет, скользит вопросительным взглядом по спящей, и, не задерживаясь, проходит дальше, в кабинет коменданта.

Через мгновение дежурный, стоя навытяжку» рапортует ему, что ночь прошла относительно спокойно, Русский снаряд попал в грузовую машину, перевозившую солдат с вокзала: убито девять человек, в госпиталь отправлено одиннадцать. По западной товарной станции ночью нанесен удар с воздуха: разбито несколько вагонов с грузами, людские потери уточняются. Кажется, по счастью, не так велики. Больше происшествий не было, за исключением того, что командир полка, держащего оборону в районе бывшего аэродрома, препроводил в сопровождении своего адъютанта девицу. Это та, которую господин комендант изволил видеть в приемной. Вот рапорт обер-лейтенанта…

Дежурный вынимает из-за обшлага бумагу и точно отработанным движением вручает ее подполковнику. Тот достает из кармана очки и, не надевая их, а только приложив к глазам в виде лорнета, быстро просматривает бумагу.

— Еще командир полка просил на словах передать вам, что хотел бы получить ящик трофейного грузинского вина, какое мы им однажды уже посылали.