Иван Щеголихин - Снега метельные

У Жени слегка кружилась голова, перед самым на­чалом операции у нее взяли 300 граммов крови. У сто­ла ее не покидала встревоженность – не какой-то просто больной, никому неведомый, а Хлынов, соперник хирур­га, лежал под его ножом!

Женя отметила, сегодня Леонид Петрович еще бо­лее собран, чем обычно на операции. И обезболивающего новокаина он тратит сегодня больше. А Хлынов не про­ронил ни звука, хотя и измотан. Они как будто состяза­лись во внимании друг к другу.

В операционную зашла Ирина Михайловна, останови­лась в трех шагах от стола. Женя сжалась, неприязнен­но на нее уставилась. Зачем она пришла в такой момент? Чего ей здесь надо?

— Операция идет нормально?— спросила Ирина.

Ей никто не ответил, Женя только кивнула, продол­жая сверлить Ирину глазами из-под маски. Ей показа­лось, Сергей вздрогнул, напрягся весь.

Если она подойдет к Сергею, помешает хирургу. Если подойдет к хирургу, ухудшит состояние Хлынова. Экая мешанина, сумятица, чертовщина!..

— Моя помощь не требуется?

Грачев медлил с ответом. Ирина пошла к двери.

— Одну минуту,— остановил ее Грачев.— Напоми­наю, кровь первой группы является универсальной. Ее можно вливать больным с любой другой группой, не­совместимости не будет. Нужно еще триста граммов. Это наша просьба.

Значит, Ирина умышленно отказалась дать свою кровь, а Леонид Петрович напомнил ей...

— Мне ваша просьба понятна,— ответила Ирина и закрыла дверь.

Сергей все слышал и не проронил ни звука. Да и о чем ему говорить сейчас?

«Не надо злиться,— успокаивала себя Женя.— Ей ведь тоже тяжело одной, сидеть где-то, терзаться, ниче­го не знать, не слышать...»

Леонид Петрович рассек мышцы, раздвинул их и об­нажил кость. Замелькали тампоны и кровоостанавлива­ющие зажимы, пеаны и кохеры. Когда xupjpr поднял сверкающее зубастое лезвие и начал пилить желтую крупную кость, Женя покачнулась и ухватилась за сто­лик с инструментами. Очнулась она от обжигающей рези в ноздрях — Галя догадалась вовремя поднести ватку с нашатырным спиртом...

— Всё, доктор?— просипел Хлынов.

— Всё, Хлынов.

— Спасибо!— и чтобы не заподозрили его в неискрен­ности, Сергей добавил:— Я от души говорю, честно.

Принесли ампулу с кровью...

«За всеми не уследишь...» Не по душе Николаеву этот расхожий довод, но влез он сегодня в сознание, как мозоль. Значит, возникла потребность оправдаться, так надо понимать. Если разобраться, за всеми уследят только все. Важ­но, чтобы у всех было желание уделить внимание другому, проявить заботу, а если надо, то и контроль. Не уследишь — не поможешь. До сих пор он не ответил на письмо Сони Соколовой... Но помнил и думал о ее судьбе. То ему казалось, Соня спохватилась и уже жалеет о своей опрометчивой искренности, так что не сто­ит ей теперь напоминать лишний раз. То вдруг появля­лось острое чувство обязанности — отозваться, зайти, поговорить — рядом же: «От угла моей комнаты вы делаете тридцать два шага, если в хорошем настрое­нии...»

Однако с чем он пойдет к ней, что скажет? Что-нибудь вроде: не могу, к сожалению, ответить на ваше чувство таким же пристальным... еще каким?., интимным, что ли, вниманием к вам. Зайдет и просто скажет, письмо ее прочитал, обдумал и пришел сказать спасибо за искренность, за доверие, за прямоту, но... сердцу не прикажешь. Причина достаточно уважительная, веская и выражена в ее стиле, приподнято-романтиче­ском.

Он прошагал по скрипучему снегу до ее порога, потя­нул на себя дверь. В лицо дохнуло теплым паром, будто он в баню попал или в прачечную. От яркого света Николаев прищурился.

— Добрый вечер!— громко, весело сказал он и услы­шал несколько растерянный и удивленный ответ:

— Добрый вечер...

Незнакомая молодая женщина в байковом халате с кастрюлей в руках стояла возле цинковой ванны. А рядом с ней широкоплечий парень в ковбойке дер­жал голого малыша.

— Извините,— пробормотал Николаев,—А вы... дав­но здесь живете?.

— Не-ет, третий день всего,— с легкой тревогой отве­тила женщина.— А что?

— Да ничего, соседями будем,— непринужденно ска­зал Николаев.

— Проходите, садитесь,— молодая женщина постави­ла кастрюлю прямо на пол, вытерла руки о халат, наме­реваясь, видимо, отложить купание и накры­вать стол.

— Нет, нет, не беспокойтесь,— придержал ее Нико­лаев.— Я зашел на минутку.

Молодая хозяйка все-таки решила объяснить, почему ей нежданно-негаданно повезло с жильем.

— Это нам Соня Соколова уступила свою квартиру. Захожу я как-то в магазин к ней с ребеночком на руках, а она меня спрашивает: «Сынок?», Да, говорю, сынок, за манкой пришли. «А где живешь?» В общежи­тии, говорю. «И муж есть?» Конечно, говорю, а как же иначе. «Хочешь квартиру получить?» Конечно, а кто не хочет. Я даже не поверила. Но она так шустро все оформила!—Женщина спохватилась, уточнила:—Но все честь честью, по закону.

— Что ж, это хорошо... Поздравляю с новосельем,— сказал Николаев.

— А Соня в Россию уехала. Дня три назад. Расстроен­ная была, печальная...— Молодая женщина изо­бразила на лице сочувствие. – И адреса не оставила. А мы ей уж так бла­годарны, так благодарны!

– Пожелаем ей успеха, она хороший человек, – сказал Николаев. – Поздравляю вас с новосельем и желаю всей семье счастья.

Он ушел, осуждая себя. Со­мневался, колебался, все чего-то боялся. Как это все ничтожно по сравнению с ее прямотой и реши­тельностью! Хотя с другой стороны, выдержка его помогла обоим.

Но что странно — теперь ему показалось, Соня Со­колова увезла с собой какую-то важную частицу его ду­шевной жизни.

Как там дела у Грачева? Надо бы позвонить.

«Разрывом устраняется обман»,— сказал ему как-то Леонид Петрович (а Николаев тогда грешным де­лом подумал, а каким разрывом устраняется обман Ткача?..)

Обман устраняется, допустим... А любовь?

Грачеву не спалось. Он сидел в одиночестве на кухне в доме медиков и курил. Бросив окурок в таз возле пли­ты, он вставал, делал три шага к окну, затем поворачи­вал к двери, затем снова к окну и машинально брал сле­дующую папиросу. Выбив мундштук о коробку, чиркал спичкой и после первой затяжки сознавал: кажется, опять закурил. И заглядывал в коробку, считал, сколько еще осталось, хватит ли до утра?

Трудно сказать, что его сейчас тревожило. В общем, конечно, больница, в общем и целом, а если сказать конкретней...

Нет, конкретней лучше не говорить.

Беспокоил, разумеется, послеоперационный больной. Не поднялась ли температура, как поведет себя шов... Он потерял много крови. Может быть, ввести физраствор подкожно?..

Грачев оделся, вышел на улицу. Перед самой больни­цей остановился: а вдруг Ирина в палате, возле Хлынова? Какова будет картина, брошенный муж явился под­сматривать?..