Анатолий Мошковский - Твоя Антарктида

Бульдозер застрелял синим дымком, гусеницы дернулись; взревели тягачи, и колонна втянулась в тайгу. Люди шагали рядом и не спускали с саней глаз: можно было наехать на пень, задеть за дерево. Снегу было невпроворот: валенки вязли в сугробах.

Огромные, как медведи, белые глыбы обрушивались с потревоженных берез; не отбеги вовремя – попадешь в холодные косматые объятия…

Легче других было Федору, парню в белом полушубке. Он шел твердой рубчатой колеей, оттиснутой гусеницами. Впереди, слегка кренясь с боку на бок, плыла обогревалка, и дорога под ее полозьями пела на все голоса. Федор, кутаясь в поднятый воротник и хлопая рукой об руку, видел лишь дверь с железной ручкой, слышал рев моторов и голоса.

Когда же идти надоедало, он вскакивал на сани, присаживался у двери и улыбался: дудки, не кончился у него проездной билет!

Если ж сани сбавляли ход, он соскакивал на дорогу – чего доброго, бригадир нагрянет.

Солнце искрилось на снегу, по обочинам тянулись глубокие ямки – следы валенок, пахло мерзлой хвоей и ветром, и, если чуть прижмуришь глаза, казалось: никакая здесь не Сибирь, лютая и далекая, а рязанские края и он, Федор, не с бригадой рабочих едет бурить и рвать скалу над Ангарой, а вывозит на колхозной лошадке навоз на поля… И возил бы сейчас этот навоз, ездил бы на делянку по дрова, грыз бы семечки у клуба, когда б не Тимох Проскуров.

Лет шесть назад Тимох вышел из колхоза, уехал на Крайний Север, а вернулся в позапрошлом году в свою деревню с толстой пачкой аккредитивов на семьдесят тысяч рублей. Приехал он со станции не на скрипучей подводе, не в кузове попутной полуторки, а ослепительно подкатил к своей полуразвалившейся избе в нанятом в Москве шоколадном такси с шашками по борту, окрепший, возмужавший. Внушительный. Единственное, чего он лишился за это время, – трех передних зубов, но через полмесяца на их месте щеголевато поблескивали золотые зубы, и от этого лицо Тимоха стало еще внушительней и авторитетней.

– Здорово, – сказал Федор, глядя на друга детства, недоступно богатого и ловкого, – а что я за эти четыре года справил? Смех один… Какие тут заработки!

Тимох усмехнулся, продул папироску.

– Там у нас, кроме всего, северные платят, за дальность, значит. Ну, потом подъемные получишь. Вот оно и натекает… Могу и тебя с собой в обратный прихватить.

– Ну? – не поверил Федор, глядя на золотые зубы.

– А чем ты хуже меня? Человеком станешь…

– Боюсь, не отпустят, – вздохнул Федор, – сам понимаешь, время такое.

– Тебя, дурака, учить, я вижу, надо. Так вот что…

На следующий день Федор сидел у председателя, но тот и слушать его не хотел: колхоз пошел в гору, народ возвращается из городов в старые гнездовья, а он вдруг вздумал брать билет на поезд дальнего следования. Федор угрюмо смотрел на пучки ржи и овса, развешанные на стене кабинета, слушал громкий голос председателя и чувствовал, что никогда ему не подкатить, к удивлению всех, на легковой машине, не сверкать золотыми зубами, не прогуляться по Черному морю на дизель-электроходе «Россия», не пожить удобной и веселой жизнью…

Но недаром давал ему советы Тимох. Федор хлопнул по столу кулаком:

– Чего мне мозги вправляешь? Куда от тебя прошусь? За крымскими яблочками? С винограда оборот делать? В Сибирь прошусь. Знаешь, какие там морозы? Кровь в жилах мерзнет. А мошка? Привяжи человека к дереву – назавтра кости одни останутся. Сам газеты читаешь, знаешь, сколько народу туда нужно. Другого хоть засупонь – не затащишь, а я не боюсь, добровольно я!

– Значит, на стройку собрался?

– В Сибирь загорать не ездят.

– Правильно, – сказал председатель, – мы тебе и тут работку по характеру подыщем. В свинарнике на днях проломилась…

– Я пойду в райком! – заорал Федор, вскочил и забегал по кабинету, размахивая свежей газетой. – Издеваешься над благородным порывом советской молодежи? Так, выходит?

…– Ну как? – спросил у него за стаканом вина через три дня Тимох.

– Развязался. – Федор погладил крутые гладкие щеки.

Но с Тимохом он не поехал. У Ледовитого океана, пожалуй, от мороза околеешь, с тоски дух испустишь, а вот гораздо южнее, на реке Ангаре, начиналась стройка огромной гидроэлектростанции, и там тоже считалась зона Крайнего Севера и платили ту же северную надбавку.

Короче говоря, захватив из дому побольше сала и новый братнин полушубок, он влез в грязный кузов старенькой трясучей полуторки – сразу в «Победу» не влезешь! – а через семь дней сошел с подножки транссибирского экспресса. У него были крепкие крестьянские руки: они валили сосны, складывали щитовые дома и обмазывали глиной печи, и вскоре кругленькая цифра – двадцать тысяч – была вписана в его сберкнижку, зашитую от недобрых глаз в подкладку пиджака.

Но Тимох, наверно, презрительно сплюнул бы, глянув на эту цифру…

Однажды Федор прослышал от соседа по общежитию, Юрки Щукина, парнишки с черным пушком на щеках и под носом: на стройке начинаются скальные работы, и горный мастер Зимин сколачивает бригаду.

– А что там надо делать? – спросил Федор.

– Ерунда, – сказал Юрка, отхлебывая из консервной банки кипяток, – бурить перфоратором шпуры, закладывать взрывчатку и рвать.

– А что такое перфоратор?

– Ну, вроде отбойного молотка… Включишь, нажмешь – бур крутится и грызет камень.

– И взрывать, значит, придется? – поеживаясь, спросил Федор.

– Ну да. Только нам не разрешат, – вздохнул Юрка, – специальный взрывник будет в бригаде.

– Слушай, – воскликнул Федор, – прихвати и меня! В долгу не останусь!

В несколько вечеров Юрка обучил его, как нужно обращаться с перфоратором, разбирать, смазывать, вынимать износившийся бур и вставлять новый. Через неделю Федор предстал перед Зиминым. Бригадир сидел в прорабке, невысокий, со шрамом на правой щеке, и грыз кусок мерзлой корейки с хлебом.

– Чего можешь делать? – спросил он, не переставая жевать.

В таких вопросах Федор не терялся.

– Все, – скромно сказал он и будто случайно выложил на стол свои руки.

Бригадир сделал вид, что не обратил на них внимания, но он успел заметить, что это были за руки: крупные, бугристые, которые не привыкли, чтоб их оберегали от работы. Зимин не стал задавать ему лишних вопросов.

– Перфоратор видел? – спросил он.

– А то как же. И работал с ним, – сказал Федор, и сказал с такой спокойной уверенностью, что Юрка, ждавший конца экзамена, густо и влажно покраснел.

Зимин смел крошки на пол и поднялся:

– Беру.

Уже на пороге бригадира догнал вопрос:

– А в смысле этого?…

– Монеты? – сразу догадался Зимин.

– Ага, – застенчиво ответил Федор.

– Не обидят. Работа тяжелая и очень срочная… Еще есть вопросы?