Иван Шамякин - Криницы

— Проверим и тогда, — заметил заведующий областным отделом, недовольный дерзостью инженера. — Но проверим и сейчас. Вы что, против контроля?

— Почему против? Я буду только благодарен, если вы укажете нам наши ошибки, недочеты…

Испуганный Ращеня прошел мимо Сергея и наступил ему на ногу: «Молчи!» Секретарь райкома по зоне дергал за рукав. Члены комиссии переглядывались: «Чудак человек!»

— Но ведь вы приехали нас передовиками объявить… Машину корреспондентов привезли… Что ж, люди работали действительно хорошо, их стоит отметить… Но не умеют у нас хвалить, вот чего я боюсь… Как не умеют иной раз и критиковать. Если критика — так на уничтожение. Хвалят — так взахлеб. Я же знаю: стоит вам сказать — МТС передовая, как напишут невесть что… «Своих успехов МТС добилась благодаря высокому уровню политико-массовой работы», — это уж в первую очередь. А это неправда! Пускай обижаются на меня секретари, пускай это покажется парадоксом. Слабо у нас поставлена партийная работа, особенно в колхозах. А напишут, что все хорошо, — и мы сами поверим в это, поверим, что мы лучше всех… Успокоимся… И другие поверят, ещё опыт захотят перенять…

— Что ты митингуешь? — раздраженно перебил его секретарь по зоне. — Тебе кажется, что один ты работаешь, ты один все сделал!

— Не мешайте, — сказал Журавский со смехом в голосе. — Дайте человеку высказаться…

Министр бросил на секретаря недовольный взгляд. Ему тоже хотелось, чтоб ещё одна МТС вышла в передовые, чтоб о ней писали, упоминали в докладах, а тут нашелся вдруг какой-то чудак.

Зухов делал вид, что его этот разговор не интересует, что это их внутренние дела, а он — гость, однако хитро наматывал все на ус, разглядывая в окно окрестности.

Один из корреспондентов что-то записывал в блокнот, с любопытством поглядывая на Костянка.

— Напишут, что у передовиков все идеально. А иначе — какие же они передовики, если у МТС нет столовой, не хватает мест в общежитии, нет клуба. С кадрами неблагополучно… Нам, например, пришлось нанять хату, чтоб организовать столовку, а это — за километр от усадьбы…

Ращеня, чувствуя, что дело плохо, не выдержал, засуетился.

— Николай Николаевич, Костянок в плохом настроении. Мы тут перед вашим приездом поссорились из-за пустяка.

— Не из-за пустяка, а из-за трактора.

— Ага, месть директору, — пошутил министр. — Вы кем работаете, молодой человек?

Сергей не ответил. Десять минут назад они знакомились, и он назвал свою должность.

— Главным инженером, — подсказал кто-то.

— Главным инженером? — как будто удивился Николай Николаевич и тут же переменил тон. — Ну что ж, тогда показывайте свои владения. Но, знаете, это опасно — не хотеть быть передовым.

— Вы меня неправильно поняли. Я хочу этого не меньше других, но — настоящим…

— Ага, вот это откровенно. Значит, пока вы передовики ненастоящие?

Выходя, Ращеня в отчаянии прошептал:

— Ну что ты наделал! Эх, Сергей Степанович!

А на дворе, когда обходили размешанную гусеницами грязь, Сергея придержал за локоть Журавский: — Ты чего это разошелся?

— А куда мы торопимся, Роман Карпович? Мы ещё не встали на ноги, не закрепили первых небольших успехов, не знаем, как будет в поле… Очень мало ещё сделали в колхозах. А нас начнут прославлять. К чему? Испортят людей, и в первую очередь этого тщеславного старика, — кивнул он на Ращеню.

— Обозлился он на тебя.

— Ничего, поладим, — усмехнулся Сергей.

Комиссия ходила долго. Осматривали мастерскую, проверяли машины, беседовали с людьми. Несомненно, многое им нравилось, но никто, кроме корреспондентов, не высказывал своего одобрения. Молчал министр, молчали его подчиненные. Ращеня загрустил: «Все пропало, все старания и надежды. Чего он добивается, этот Костянок? Что ему надо?»

Ращеня приложил немало усилий и находчивости, чтобы провести комиссию мимо трактора, оставленного для повторного ремонта. Казалось, старания его увенчались успехом: комиссия уже отходила от навеса, где стоял этот злосчастный трактор, И вдруг — опять Костянок:

— А вот эту машину пришлось задержать. Нужен повторный ремонт.

Ращеня от отчаяния даже застонал: «Зарезал, сукин сын, окончательно зарезал».

Министр, который до сих пор ничего не записывал, достал из кармана сложенную вдвое ученическую тетрадь и что-то отметил.

— А теперь в колхозы. Одеваться не будете? — обратился он к Костянку.

— А я не поеду. У меня — экзамен.

— Какой экзамен?

— Группа учеников старших классов изучала трактор и комбайн. Сегодня проверяем их знания.

— Сергей Степанович, а может, отложим? — попросил Ращеня, боясь, что отказ Костянка сопровождать начальство окончательно испортит впечатление — и тогда уж не только в передовые не попадешь, но и выговор получишь.

— Я уже договорился в школе.

— Жаль, что у нас мало времени, — сказал Журавский.

— Ну что ж, это дело полезное, оставайтесь, — с кислой миной разрешил Костянку Николай Николаевич.

Но ни он, ни даже корреспонденты не заинтересовались этим новым и действительно полезным начинанием. «Ну и черт с вами! — подумал Сергей. — Без вас ребята себя спокойнее чувствовать будут».

— Тяжелый человек твой инженер, — с сочувствием сказал Николай Николаевич Ращене, когда машина выбралась на дорогу.

— Видно, работать не хочет, — прибавил заведующий областным отделом.

Если б не эта фраза, Ращеня, возможно, и согласился бы, что и в самом деле тяжелый, но тут, как человек честный, не мог не возразить:

— Кто? Костянок работать не хочет? Что вы! Чудесный парень! Золотые руки! Да он, если хотите знать, всю МТС вытащил.

Руководители удивленно переглянулись: ничего нельзя понять — тот явно «топил» директора, а этот, чудак, его хвалит.

— Просто он мрачно настроен. Горе пережил! Пять лет, — Ращеня и сам не знал, зачем прибавил, — любил женщину. И как любил! Врача нашего. А она недавно за директора школы вышла.

— Пять лет?

Все вдруг заинтересовались этой романтической историей, даже молчаливый шофер. — Не может быть!

— Клянусь. Всё на моих глазах происходило.

— Пять лет водила за нос! Фу, черт! А что она, хороша?

— У-у! Женщина — огонь! — Ращеня обрадовался, что расшевелил Николая Николаевича, поднял настроение заведующего областным отделом. — Но робкий он, Сергей… Работяга, знаете ли, этакий. Покуда заочно академию закончил… Я ему не раз говорил, как сыну, он ведь мой воспитанник: «Сергей, не тяни, проморгаешь». И вот пожалуйста…

— Ого, бабы робких не любят! — мудро заключил шофер.

— А директор этот, видно, донжуан?

— Да нет, как будто тоже хороший человек.

— Вот, брат, какие ещё истории случаются — по пять лет любят, — с грустью вздохнул Николай Николаевич, вспомнив, должно быть, о чем-то своем.