Алексей Мусатов - Зелёный шум

— Так я ж при деле — на заводе работаю, — забормотал дядя Вася.

— Можем и походатайствовать, чтоб вас в колхоз отпустили. Завод-то шеф нашему колхозу, уважит нашу просьбу. Ну, да мы об этом ещё поговорим. — Николай Иванович поглядел на Александру и Стешу. — Я вас вот зачем позвал. План планом, а лучше всё это на деле посмотреть, у соседей. Поезжайте-ка завтра к первомайцам, поживите там с недельку, поработайте, поучитесь. Когда вернётесь — доложите, что у нас можно будет сделать.

— Зачем же мне-то ехать? — растерялась Александра. — У нас же завфермой есть — Кузяев. А я вроде как подсудная, на подозрении. И в свинарках-то напоследочках хожу.

— Кто это вам сказал такое? — нахмурился Николай Иванович.

— Сама понимаю — не малолетка. Раз нагрешила, надо когда-то и отвечать.

— Ты погоди, Александра, — перебил её дядя Вася и обратился к председателю. — Что тут с Шараповыми-то делается? Мальчишку скрутило, мать сама не в себе. А я об заклад бьюсь — не может того быть, чтоб Александра на колхозное добро польстилась. С малых лет её знаю, поручиться могу — голодать будет, а чужого крошки не возьмёт.

— И я ручаюсь, и дед Афанасий, — поддержала Стеша. — Надо будет — первые в свидетели пойдём.

— Никто Александру Степановну судить не собирается… — заговорил Николай Иванович. — А вот Кузяев немало ей жизни попортил.

— Вы Ефима не замайте, — глухо выдавила Александра.

— Знаю, знаю. Опять братца выгораживать будете. Но теперь уж поздно. Насчёт ребячьих поросят даже живой свидетель отыскался. И кто бы вы думали? — обратился он к дяде Васе. — Сынок ваш.

— Никитка?!

— Он самый… Заседает у нас сегодня правление, а дочка моя с подружкой твоего сынка приводят. «У него, говорят, есть важное сообщение». И рассказывает нам Никитка, как он Кузяевым в городской чайной столкнулся, как узнал, что тот Александру обманул, поросят заставил продать. Ну, а чтоб мальчишка не проболтался, Кузяев пригрозил ему, да ещё десять рублей в зубы сунул. Молчи, мол, не болтай. А он всё ж не утерпел, вывел правду наружу. И даже деньги ему в лицо бросил.

— Так вот почему Митяй нос-то ему расквасил! Ну и дела… — покачал головой дядя Вася и обернулся к Гошкиной матери: — Так, что ли, всё было?

— Болтает твой Никитка невесть что… — вполголоса выговорила Александра.

— Не надо, Александра Степановна, — остановил её председатель. — Я понимаю, трудно вам. Против родного брата рука не поднимается. Запутал он вас, обошёл. Но, право же, не стоит Кузяев вашей жалости. Всё равно он и без вас в отставку уходит.

— Как уходит? Куда?

— Отстранили мы его сегодня на правлении от заведования фермой, — пояснил Николай Иванович. — Не можем мы ему доверять. Слишком много он при старом председателе поросят разбазарил, ферму развалил… Да вот ещё эта история с ребячьими питомцами. Правление так и решило — Кузяеву на ферме больше не место.

— Что же теперь станет с ним? — вполголоса спросила Александра.

— Долго мы с ним разговаривали, — задумчиво сказал Николай Иванович. — Вообще-то следовало бы его к суду привлечь как соучастника Калугина. Но повинился человек… Слово перед всеми дал, что по-честному работать будет, рядовым колхозником. Ну что ж, попробуем поверить. А вас, Александра Степановна, назначаем вместо него заведовать свинофермой.

— Меня! — вскрикнула Александра, поднимаясь из-за стола. — Да что ж я смогу?

— Вы многое можете… Кто списанных поросят взял под защиту?.. Вы, Александра Степановна. Кто за ферму душой болеет? Тоже вы… Вот и беритесь-ка за дело. Смело, по-новому, с огоньком да радением. — И Николай Иванович передал ей свёрток с газетными вырезками.

— Что это? — растерянно спросила Александра.

— Посмотрите, вспомните. Это добрые слова о вашем прошлом. Хорошо вы умели работать, Александра Степановна, ничего не скажешь.

— Так это когда было-то? — вспыхнула Александра. — А теперь какая же мне вера может быть…

— А мы вот верим вам! — убеждённо сказал Николай Иванович, показывая на членов правления. — И все, как один, проголосовали за ваше назначение. Верим и надеемся, что много вы ещё доброго людям сделаете.

— Принимай ферму, Александра, время не ждёт, — кивнул ей Савелий Покатилов, которого недавно избрали членом правления. — И тряхни-ка стариной, покажи шараповскую хватку!..

— Тётя Шура, это же очень здорово! — обрадовалась Стеша. — Теперь уж мы поработаем!

— А разговор подходящий, — удовлетворённо заметил дядя Вася, переглядываясь с Николаем Ивановичем. — А то стреножили женщину, скрутили по рукам, по ногам. А ну, Александра… Вот тебе раз — захлюпала!

Гошка посмотрел на мать. Она торопливо повязывала голову полушалком, и по щекам её текли слёзы.

— Ну чего ты, чего? — подбежав к матери, шепнул Гошка и потянул её за рукав. — Мам, смотрят же все.

Александра что-то хотела сказать, но губы её вновь задрожали, и она, так и не успев повязать голову, поспешно вышла за дверь.

Гошка бросился за ней следом. На крыльце он столкнулся с Елькой и Таней.

— Что с ней? Почему она плачет? — встревоженно спросила Елька, кивая на тётю Шуру.

— А пусть её. Может, это и к лучшему, — улыбнулся Гошка. На душе у него было легко и празднично, как в солнечный день. Ведь главное, что мамке поверили, не отвернулись от неё, не оттолкнули. Значит, есть ещё на свете хорошие люди!

Гошка спросил, как чувствует себя Никитка.

— Ничего, — сказала Елька. — Только нос сильно распух. Да ещё от матери ему досталось, зачем с Митяем схватился.

— А он правда подрался с ним?

— Куда ему, не умеет он, — усмехнулась Елька и принялась рассказывать, как было дело: — Убежал ты от дома Покатиловых, а мы переругались все, перессорились. Никитка тоже стал что-то в твою защиту кричать. А Митька ему кулаком в бок. Потом все пошли удобрения собирать. Митяй с Никиткой на колокольню полезли, и мы с Таней за ними. А Никитка жалкий какой-то, всё жмётся, крутится, глаза от нас прячет. Но Митька не отпускал его от себя ни на шаг. А когда он полез на самый верхний этаж колокольни, мы с Таней задержали Никитку и спрашиваем, почему он как привязанный за Митькой ходит.

«Это не я за ним, а он за мной, — шёпотом признался Никитка. — Я про его отца кое-что знаю… и про шпитомцев».

«Чего ж ты, — спрашиваем, — молчал до сих пор?»

Никитка покосился на верх колокольни, откуда его уже звал Митька, и говорит:

«А знаете, у него кулаки какие? Килограммы, свинчатки».

«Трус ты несчастный! Размазня!» — рассердились мы.

Тут Никитка задрожал весь и говорит:

«А вот не буду больше молчать, не буду! И пусть хоть Митяй меня, как сноп, измолотит. Пошли к председателю — обо всём расскажу».

А сверху опять голос Митяя — Никитку к себе зовёт.