Илья Зверев - Второе апреля

И вот настало утро стрелецкой казни. Юра Фонарев состоял в кружке юных историков и поэтому постарался найти для этого важного момента соответствующее название. В самом деле, для всех других это было легкое воскресное утро, но для 563 ребят, «одаренных к математике» (так они почему-то официально именовались), оно было до последней степени нелегкое...

На широченной институтской лестнице, украшенной статуями разных бородатых мыслителей, околачивались ребята. Одни стояли неподвижно, подняв очи к небу и беззвучно шевеля губами — то ли молились, то ли решали в уме задачки. Другие нервно переговаривались насчет того, какие были каверзы на прошлой олимпиаде и какие на позапрошлой. Девочки стояли сами по себе, особой группкой. Все очкастенькие, серьезные, абстрактные, как выразился Юра. Только одна вдруг бойкая, хорошенькая фифочка с челочкой. Даже непонятно, зачем ей при такой красоте математика!

Самые отважные (вернее, самые слабонервные) рискнули приехать с родителями. И теперь, стесняясь и страдая, выслушивали отеческие наставления и материнские инструкции.

— Но главное, Нолик, не волнуйся, — говорила толстому розовому мальчику толстая красная женщина в сарафане, отороченном черно-бурой лисой. — Я тебя умоляю, Нолик.

До чего математическое имя у человека — Нолик! Интересно, как его зовут полностью? Арнольд, что ли? Больно он нервный парень, Арнольд этот. Он просто с испугу завалится. Но вообще-то все в это утро были довольно нервные. Даже, честно говоря, наши Юра и Лева.

Среди взволнованно гудящей, сопящей, вздыхающей, шевелящейся, можно сказать, даже дымящейся толпы ледяным островком выделялись двое. Они невозмутимо сидели на ступеньке и играли в «балду». Старший из них, очкарик в лыжных штанах и голубых кедах, после каждой записи лениво говорил партнеру: «Ага, раз вы так, то мы вот та-а-ак...»

— Это Гузиков, — почтительно прошептал Юра. — Серебряная медаль на всесоюзной олимпиаде, — и вздохнул. — Конечно, он может сейчас и в «балду».

На пороге показался молодой, ужасно важный верзила с портфелем. Он сделал зверское лицо и закричал:

— Начинаем, товарищи! Милости просим!

Все, толкаясь и отчаянно топая, устремились в сияющий мраморный вестибюль и дальше, в распахнутые двери актового зала. Только Лева застрял у входа перед огромным листом ватмана. На листе было написано объявление:

ТОВ. ТОВ. ШКОЛЬНИКИ! ПО ВСЕМ ВОПРОСАМ ОБРАЩАТЬСЯ К Э. КОНЯГИНУ, КОМН. 9

У Левы как раз имелся вопрос. Он пошел в комн. 9.

Этим главным по всем вопросам Э. Конягиным оказался тот самый здоровила, который-только что кричал «милости просим». Он и сейчас сделал зверское лицо и сказал приветливым голосом:

— Пожалуйста, я вас слушаю.

Лева подумал, что, может, этот молодой человек как раз и есть один из тех несчастный «наоборотников», про которых рассказывал Ряша. Ряша был вообще-то трепач и фантазер, но как раз эта байка была похожа на правду. Бывают будто бы такие наоборотники — Ряша даже помнил латинское название, очень звучное — «комогомини люпусесты»... Так это такие люди, которые сами себя не слушаются, — скажем, хочет он заплакать, а вместо этого вдруг хохочет, или желает побегать, а вместо этого ложится. Ряша клялся, что это вполне научное медицинское явление. Он, вообще-то говоря, мог знать — у него и папа и мама врачи.

— Ну так что же все-таки? — рассердился главный Э. Конягин, а лицо его соответственно подобрело. — Ну, произносите что-нибудь!

И Лева задал свой вопрос: требуется ли тут характеристика и вообще какие нужны документы?

— Документы?! Вот где все ваши документы! — Э. Конягин постучал пальцем по лобастой башке. — Вот вам сразу и характеристика, и справка, и пропуск с круглой печатью. Ясно? Действуйте!

В зале, который назывался Первой аудиторией, скамьи стояли в двадцать рядов. Длинющие такие скамьи, и перед каждой — стол.

— По двое, товарищи, по двое, — сказал главный по всем вопросам и пошел по рядам. И еще пятеро ученых, таких же молодых и важных, пошли за ним с толстыми пачками листков.

— Листки проштампованы, говорил на ходу Э. Конягин. — Прошу учесть, что списывать и вообще мухлевать не удастся. Мы тут все еще не старые, еще не забыли, как это делается. Сами умеем. Учти-те!

— Значит, вам было можно? — вызывающе пискнул кто-то. Кажется, Нолик, тот розовый, с математическим именем.

— Но математику я никогда на сдувал! — гордо сказал главный, а остальные ассистенты почему-то заржали.

Каждому полагалась своя задача. И не какая-нибудь там обыкновенная, про колхоз «Светлый путь», который приобрел два трактора и три машины, в то время как колхоз «Заря» приобрел семь тракторов и т. д.Тут были совсем другие задачки.

Юре, например, выпала такая. К королю Артуру съехались рыцари. Притом известно, что каждый из них враждует с половиной гостей. Каким образом помощник короля герцог Эрнест мог бы рассадить их так, чтобы никто не сидел с врагом.

— А у тебя что? — спросил Юра, которому, конечно, захотелось сперва узнать, что там досталось Леве.

Леве досталось про шахматистов. В турнире участвовало восемь человек, и у всех оказались разные результаты. Притом известно, что занявший второе место получил столько же очков, сколько четыре последних, вместе взятых. Каков исход встречи между четвертым и пятым шахматистами?

Лева вонзил пальцы в дикую свою шевелюру, задышал, замычал, заморгал — все это значило, что он приступил к работе.

— Будем рассуждать! — заклинал он сам себя, почему-то вслух. — Будем спокойно рассуждать. Каждый из этих типов сыграл с каждым... И либо победил, либо продул, либо свел партию вничью. Значит, сколько должен был набрать первый... Та-ак... Да что это я? — испугался вдруг Лева, которому пришло в голову сразу окунаться в собственные дела, когда рядом, может быть, бедует друг. — Значит, сколько у нас рыцарей? (Он так и сказал: не «у тебя», а «у нас».)

Машка, конечно, ничего решить не могла, но и уйти не могла, потому что ребята тогда бы подумали, что она все решила раньше их, и могли бы занервничать. Предположение, конечно, было теоретическое, поскольку старые друзья, конечно, догадывались, что Машкина хилая математика тут не сработает. Но все-таки ей приятно было думать, что вот она своим присутствием воодушевляет этих несчастных евклидов и лобачевских.

Так вот, она бессмысленно перебирала чистенькие свои листочки с фиолетовыми казенными штампами и разглядывала зал. Тут, конечно, было на что посмотреть стороннему наблюдателю. У великого Гузикова был такой вид, будто он не писал свои цифры, а играл на рояле, как Ван Клиберн, — он вскидывал голову, поднимал брови и как-то даже дергался в такт невидимой музыке. А Нолик почему-то был спокоен, и красная рожа его светилась довольством. (Видимо, повезло человеку — задачка попалась подходящая.)