Владимир Кормер - Человек плюс машина

Через все это прошли и мы. Подняв теперь сохранившуюся документацию, я вижу, что за три года окончательный срок пуска системы переносился 18 (восемнадцать) раз; государственная комиссия приезжала 5 (пять) раз; президиум филиала заседал специально по поводу нашей системы 26 (двадцать шесть) раз; за успешный ввод в строй отдельных узлов системы было объявлено в приказе общим числом 85 (восемьдесят пять) благодарностей; за невыполнение обязательств по вводу в эксплуатацию всего комплекса было объявлено общим числом 196 (сто девяносто шесть) выговоров; общая сумма командировочных расходов (наших и предприятия-поставщика — мы ездили к ним, а они к нам и постоянно держали у нас трех своих работников) составила 51 821 (пятьдесят одну тысячу восемьсот двадцать один) рубль 40 копеек; общий убыток от простоя — 13 482 339 (тринадцать миллионов четыреста восемьдесят две тысячи триста тридцать девять) рублей 92 копейки, что послужило причиной назначения 9 (девяти) ревизий из Госбанка и других заинтересованных организаций… Цифры говорят сами за себя! Других не привожу, чтобы не утомлять внимание читателя.

Конечно, умные люди предупреждали. Еще когда мысль о приобретении такой системы у нас только зародилась, нам говорили: «Зачем вам это?! Наплачетесь! Ведь, между прочим, вам работать придется! (Мотив этот, на мой взгляд, заслуживает внимания.) Ведь научная работа не терпит искусственной горячки, спешки… Бывает, надо неделю, месяц, а то и год просто посидеть, подумать, чтобы потом в два дня все сделать!.. Вы знаете, рассказывают, что Резерфорд однажды подошел к новому сотруднику лаборатории: „Вы что делаете?“ — „Работаю…“ Подошел другой раз: „Работаю…“ В третий раз: опять „Работаю“. Резерфорд говорит: „Уволить его! Он все время работает! Когда же он думать будет?!“ Вот такая грустная история… А машина ваша как начнет работать — так нужно будет ее всем вам загружать. Пойдут споры-разговоры: простаивает, мол, деньги на ветер, такие средства в нее вложены, руководство тяжелый ваш труд хотело облегчить, а вы не цените! И так далее и тому подобное… Одумайтесь, не суйте сами голову в петлю…»

Но, конечно, и энтузиастов было немало, многие восхищались: «Великолепно! Прогрессивно! Вы только представьте себе, какая огромная экономия труда, сил и времени — лаборатории ведут эксперименты, в одной испытывается газодинамический лазер, в другой изучается поверхностный эффект в полупроводниках, в третьей еще какая-нибудь хреновина, а машина, соединенная с лабораториями связи, все эти и многие-многие еще эксперименты обсчитывает, подставляет данные в нужные формулы, печатает результат… подумать только, несколько слов — и статья готова! А то ведь корпишь, считаешь чуть не на пальцах, ошибаешься, путаешься, в глазах рябит… Да и сутками над приборами сидеть не надо будет — подключил датчики к машине, и она тебе хоть неделю аккуратнейшим образом регистрировать будет. Автоматический режим, кибернетика!.. А потом и остальные институты филиала охватим системой связи, и биологов, и химиков, и математиков, извольте хоздоговорчик, а нам опять же денежки! Мы вам покажем, как надо двигать вперед науку!»

Директор наш, Кирилл Павлович, был, правда, человек осторожный, и так запросто его бы энтузиастам не поймать, да помогло то обстоятельство, что как раз в это время от нас сверху потребовали представить развернутый план работы института до 2000 года. Мы дали один вариант, нам его завернули: нет настоящей перспективы, нет генеральной линии, у вас, дескать, каждая лаборатория тянет все в свою сторону, а надо что-то такое… эдакое!.. Уж мы ломали, ломали головы, что же вписать в этот план, что же изобрести та-кое-эдакое — ничего не могли из себя выжать. Вот тогда кто-то (уж не Эль-К ли? Теперь проверить это трудно, никто не помнит) и предложил идейку насчет системы автоматизации экспериментов. Кирилл Павлович и ухватился за нее, тем более что выборы в академию подпирали, он тогда еще член-корром был и ему важно было не ударить лицом в грязь перед президиумом. И наш филиальский президиум за это ухватился, от них тоже планы требовали, и им тоже импонировала мысль, что потом и остальные институты к этой системе подключить можно будет.

Сыграло свою роль также и то, что заместитель председателя нашего филиальского президиума по хозяйственной части — Михаила Петрович Стопалов — был у нас человек масштаба отнюдь не районного и даже не областного, а… хочется сказать — космического. Замечательный был в своем роде тип, о нем стоит сказать чуть подробнее. Настоящий сибиряк, телосложение имел богатырское, ростом более двух метров, силы медвежьей, и голос — как иерихонская труба, а вокруг огромной башки — грива седых волос. Умом тоже не был обижен, а уж оратор — феноменальный! Часами мог говорить! Братья его так и остались в родной деревне, занимались охотничьим промыслом (в областной газете даже как-то была статья напечатана «Егерь Стопалов», надо думать, не без подсказки Михаила Петровича — брат Алексей, копия брата Михаила, был там сфотографирован в куньей шапке, в какой ходил и сам М. П., а у ног его лежал узлом завязанный тигр), итак, братья занимались охотничьим промыслом, а Михаила Петрович, как вернулся с фронта, выучился и осел поначалу в Москве, где, рассказывают, весьма и весьма успешно продвигался по службе, достигнув едва ли не замминистра… Однако и характер у него был — тот еще! Вообще-то, человек он был добрейший, кому мог, помогал, интриганов не терпел, был демократичен, прост — и выпить в доброй компании (а выпить мог он, по-моему, ведро), и с молодежью побороться «на лопатках», и порассказать историй, песни попеть, но… и пошуметь любил, это уж точно, а соглашаться с кем бы то ни было никак не любил, спорщик был великий, тут ему все едино было, что начальник, что подчиненный, а что и совсем сторонний человек. Бывало, идешь мимо президиума по улице, слышишь, будто отдаленный грохот, гул, треск, озираешься: то ли лес бульдозером валят, то ли установку некую запустили? Пройдешь еще, прислушаешься… А-а, это же Михаила Петрович на кого-то рассердился: «Эти бандиты из коммунального отдела!.. Они думают, что меня можно одним выстрелом повалить! Да я их с кашей съем!.. Р-р-р!» Несчастными бандитами, которых он съест с кашей, оказывались, разумеется, не только сотрудники коммунального хозяйства, но и представители других организаций и ведомств, действительно не проявившие деловой сметки или просто не согласившиеся с мнением Михаилы Петровича. Эта, мягко говоря, шумливость его и стала, видно, причиной некоторого изгиба в его столь блестяще начавшейся карьере. Михаила Петрович «погорел» раз, другой, третий… наверное, и девятый, и десятый, а в конце концов… плюнул на все, провел два года в экспедиции на Чукотке, а потом приехал к нам в городок. Удаленное и отчасти автономное положение нашего филиала, соединенного в то же время многоразличными связями с центром, со всей страной и рядом зарубежных государств, его в какой-то мере устраивало. А сломлен Михаила Петрович не был, нет. Падения его ничему не научили, страсти его обуревали, и лишь изредка нападала на него хандра, и тогда жалел он, что «опоздал лет на двадцать родиться» — баррикады нужны ему были!.. Ну что за человек, а?! Воевал на фронте, трижды ранен, над правой грудью такая дырка видна была, что кулак можно просунуть, на Севере замерзал, медведь на охоте его мял (я следы всего этого у нас в финской бане наблюдал лично), и с высоких постов его снимали, а вот поди ж ты, подавай ему еще баррикады, опоздал родиться!..