Алим Кешоков - Вершины не спят (Книга 1)

— Алейкум салям, Аша. Закрой окна, — утомленно, слабым голосом попросил хаджи.

— Не будет ли тебе душно, хаджи?

— Нет, не будет душно. Наоборот, правоверным станет легче дышать.

— Видит аллах, ты, как всегда, прав, хаджи… А вот и Саид.

Главный кадий окружного суда, мулла Саид, возвысившийся до столь высоких степеней, вошел не торопясь, с достоинством, приличествующим званию.

Еще на улице жалобщики встретили его почтительными приветствиями и направились вслед за ним. Каждый мог прийти и принять участие в разборе дел суда.

Главный кадий поздоровался и занял свое место за столиком, на котором лежала толстая книга Корана, переплетенная в кожу. Он довольно долго отдыхал, и Хакяша-хаджи с Аша, сидя по сторонам, терпеливо ждали обычного приглашения начинать разбирательство дел.

Тишина взволнованного ожидания царила в комнате. Вместе с главным кадием сюда как бы вошел самый дух аллаха; всякий приговор — будь он мягкий или жестокий, понятный или непонятный — будет приговором самого аллаха. Ведь аллахом подсказано решение, подкрепленное соответственным стихом Корана. И кому же доступно это высокое откровение, если не самому ученому, мудрейшему и справедливому человеку. Этот человек сейчас, опустив старческие веки, с трудом переводил дыхание после утомительного подъема по лестнице.

Новая должность нравилась Саиду, доверие, оказанное ему верховным кадием, льстило его самолюбию. И нужно отдать старику должное, он легко вошел в новую роль, умел придать несложным процедурам шариатского суда известную строгость и торжественность.

Не полагалось никаких секретарей, не велось никаких записей. Священная мудрость Корана, рука кадия, положенная на книгу, заветный стих, подкрепляющий решение суда, — вот и все. Но внушительные седины старца кадия, его морщины и холеная борода, неторопливая речь, утомленно-пытливый взгляд слезящихся глаз — все это производило впечатление на простых людей. Утверждая Саида окружным кадием, Казгирей Матханов хорошо взвесил свое решение. Учреждение шариатского суда, как мы знаем, было самым серьезным оружием в борьбе за влияние на мусульман, за осуществление идеалов шариатизма…

Умный мулла понимал свою роль и умел видеть далеко, что и нужно было Матханову, который не раз напоминал, как важно теперь привлечь на свою сторону карахалка и восстановить в народе доверие к духовному суду.

Саид уже разбирал первое дело. Его густой басистый голос звучал, как всегда, торжественно. Перед судьями стоял ответчик — низкорослый человек, пожилой, седеющий, но с глазами плутоватыми и молодыми.

— Так ты утверждаешь, что аллаху было угодно это и вы разошлись с женой? — переспрашивал Саид ответчика. — Зачем же в таком случае при разделе ты обидел жену? Разве к этому призывает тебя аллах?

— Я все делил, как она сама того желала, все поровну, — оправдывался ответчик.

— Так ли это? — обратился Саид к пострадавшей женщине.

Та заговорила горячо, со слезами на глазах:

— Праведные судьи, лжет он. Мне он не дал ничего…

— Что же вы делили? — опять обратился Саид к мужу.

— А что делили? Корова-морова — кукуруза-мукуруза… Все пополам — одному корову, другому морову, одному кукуруза, другому мукуруза… Хотел бы я еще разделить с нею свою головную боль.

— Да, похоже на то, что все поделили чест- но, — проговорил Саид, делая вид, будто всерьез принял непочтительную шутку ответчика.

— Ничего лишнего я себе не оставил, — не без наглости повторил ответчик.

— Да, я это вижу, — возвысил голос Саид. — Так, значит, ты утверждаешь перед судом аллаха, что твоя доля равна доле жены, а доля жены равна твоей доле? Правильно ли я тебя понял?

— Ты меня правильно понял, кадий.

— Суд решает. — И Саид положил руку на переплет Корана. — Ввиду того, что доли при дележе оказались равными, но жена ответчика по какой-то причине недовольна своей долей, поменяться долями.

— Как же так, праведный судья? — растерялся ответчик. — Я ей свое, а она мне свое?

— Да, ты верно понял. Идите. И да предохранит тебя аллах от дальнейших споров…

— О праведный судья! Как же это так?

— Идите, идите и выполняйте решение суда по закону. — Саид опустил веки и устало прикрыл глаза рукою.

— Так-то, — заговорил Аша, догадываясь, что решение по делу принято. — Забудешь аллаха — дорога твоя от этого не станет красивой… Идите, правоверные, домой.

— Жарко. Открой окно, Аша, — попросил Саид, отдуваясь.

— Открой окно, Аша, — угодливо поддержал хаджи. — Жарко.

Аша охотно исполнил просьбу Саида. В комнату опять ворвался звон колоколов, послышалось птичье щебетание.

Диса затерялась среди ожидающих. За последние дни она заметно похудела. Ей было страшно, несмотря на то, что новая сделка между Рагимом, Дисой и Саидом сулила удачу, предопределяла решение суда в пользу Рагима. Кто посмел бы оспаривать справедливость кадия, человека, который по утрам пьет не воду, а чашу мудрости!

Дису подавляла торжественность обстановки. К тому же она вспомнила, что в ту минуту, когда они втроем — купец Рагим, Масхуд, привлеченный в качестве свидетеля, и она — подъехали в рагимовском шарабане к дому суда, большая свинья стала тереться боком о колесо… «Тьфу ты, аллахом проклятая!» — все еще бормотала Диса и с запозданием сплевывала через плечо. Новое опасение заставило ее вздрогнуть.

Покуда они тут ждут решения суда, — чем шайтан не шутит! — Эльдар может похитить Сарыму. Ведь он теперь начальник целого отряда джигитов! Да и зачем, собственно, Эльдару похищать Сарыму — дура дочь и сама сбежит к нему…

Дису вдруг охватили сомнения: не лучше ли все-таки пожелать Сарыме того, чего она сама себе желает? Разве принесло счастье Дисе то, что ее выдали замуж силою? «Вот мой зять, — сказал ей однажды отец, показывая на гостя, уже немолодого человека, которого Диса прежде видела только мельком. — Вот мой зять и твой муж. В пятницу свадьба…» Попробовала бы Диса сопротивляться! Но была ли она счастлива?.. Все это так. А, с другой стороны, как вернуть Рагиму долг? Как нарушить клятву?

— Пусть суд решает, а я ничего не знаю, — бормотала про себя Диса. Что может сделать одинокая женщина против силы и мудрости мужчин?

И в это время по лестнице поднялся Астемир, а от стола судей отошли два горца-балкарца, должно быть, хозяин и работник, выслушавшие решение суда. Один одет был по-кабардински — в хорошей шапке, в мягких ноговицах, в черкеске с газырями и кинжалом на поясе; другой, работник, в белой войлочной шляпе и чувяках, из которых торчала сухая трава — шаби. Оба от напряжения вспотели. Но работник счастливо улыбался, а его соперник хмурился и зло ворчал.

От стола судей послышался ленивый голос Хакяша: