Алим Кешоков - Вершины не спят (Книга 1)

Жираслан хорошо помнил эту песню, служившую гимном шариатской колонны в пору гражданской войны, но он также хорошо знал Матханова. Отпустив людей и задумавшись над тем, что сообщил Адам, он не мог поверить, чтобы Казгирей поддался соблазну возглавить восстание в Батога. Не те времена, не те силы, не тот размах, нет, нет! И эта вспышка не больше, как безнадежное бунтарство, неспособное противостоять крепнущей силе большевиков… Аральпов? Чавдар? Жираслан вспомнил ночное появление Аральпова, его наглость и трусость, и ему стало противно.

Настойчивые призывы и угрозы Аральпова ничего не могут изменить, решение было принято тогда же, в ночь тхало, бесповоротно… Однако не надлежит ли охранителю верховного кадия и в самом деле быть' в эту ночь на месте…

Казгирей почти не выезжал из Нальчика, а если и выезжал, не брал Жираслана с собою, щадя его самолюбие: Жираслану все еще не подобрали достойного коня.

«Ладно, — рассудил Жираслан, — дотащиться до Нальчика можно и на казенном мерине Еруля, а там будет видно, не ложиться же обратно в постель…»

Не один Жираслан не спал в эту ночь.

В городке было неспокойно. То и дело скакали верховые возле небольшого двухэтажного особняка, ранее принадлежавшего купцу Шуйскому, а теперь занятому окружкомом, не затихали конское ржание, цоканье копыт и возгласы людей. Сюда, как всегда, по тревоге собирались конники особого отряда. Иные, спешившись, поднимались в жилые комнаты верхнего этажа, где и без того было уже тесно и шумно.

Прийти к Иналу можно было в любое время дня и ночи, а сегодня и сам аллах велел будить его. Полчаса тому назад Эльдар, постучавшись, сообщил ему, что из Батога прискакали люди на взмыленных конях. Инал распорядился впустить их.

Любовь к ремеслу, пробудившаяся в детстве, сохранилась у Инала, и одну из своих двух комнат он приспособил под мастерскую, здесь же он с увлечением занимался гимнастикой. Поэтому обстановка комнат никого не удивляла, всем она была знакома. Военные люди в бурках, в башлыках, свисающих до полу, с нагайками в руках в ожидании приказаний пристраивались, кто облокотясь о станок, кто на циновках, подложив под голову кожаный мяч, набитый опилками, или круглые гантели. Кто дремал, а кто переобувался.

Инала и Коломейцева окружали взволнованные люди, судя по рыжим ноговицам и шубам, отдающим кислым запахом овчин, балкарцы из ущелья.

— Аллай, Инал, — наперебой сообщали гонцы. В Батога абреки! Хватают и убивают всех председателей.

— Откуда пришли абреки? Много их?

— Много, с ними и Чавдар и другие уздени.

— Еще два дня назад Чавдар объявил на сходе конец Советской власти и признал власть Матханова…

— Как так? О чем вы говорите?

— Свидетель мне аллах! — вступил в разговор какой-то балкарец. — Пусть презирает меня русский человек, что рядом с тобой, если я вру. — Степан Ильич внимательно слушал. — В Батога опять назначен сход всех аулов. Из ущелья войско двинется в Нальчик, к верховному кадию. Всех, кто не согласен, связывают и убивают.

— А как ты ушел? — спросил Степан Ильич.

— Обманом.

Балкарец, по имени Казмай, был председателем Совета аула Батога. Бандиты, действовавшие от имени Чавдара, не знали председателя в лицо. Он прикинулся сторонником шариатистов и вызвался привести для расправы якобы укрывшегося где-то председателя. С четырьмя из бесчисленных своих сыновей и дочерей он ускакал в ущелья. Рассказывая об этом, Казмай особенно напирал на то, что абреки ждут его в его же сакле. Чавдар потому-то и упустил его, что считал унизительным самому идти арестовывать, и теперь-де первое дело — не допустить торжества Чавдара, не опоздать к месту происшествия…

Эльдара отправили за Казгиреем и заодно за командиром батальона Красной Армии, расквартированного в Нальчике.

С нетерпением ожидая их, Коломейцев и Инал старались успокоить Казмая и его спутников. И в самом деле — торжество Чавдара не обещало ничего хорошего.

Ты, может, не знаешь его, Инал, — горячился Казмай, — а Чавдар хитер! Слушай, он держит сотни голов своего скота по чужим отарам и стадам. Прикидывается малоимущим, а попробуй собрать и пересчитать его отары — ого-го, нет такого счета! Верь, Инал, никто из балкарцев-тружеников не хочет власти Чавдара, не допусти до этого, Инал!

— Аллай, — отвечал Инал, усмехнувшись, — знаю я вашего Чавдара. Мы тоже не хотим видеть его на твоем месте, Казмай. Не быть ему ни председателем, ни старшиной… Этот жирный негодяй нечета Давлету и Мусе из Шхальмивоко, — обратился Инал к Коломейцеву, — видите, куда гнет: под зеленое знамя! Это тебе не башня для произнесения речей!.. А?

Степан Ильич что-то обдумывал. Вокруг не затихал говор, звенело оружие. Инал, нетерпеливо вглядываясь, увидел наконец за толпою в дверях золотистую шапку Матханова и буденовку комбата. С ним вошли Эльдар и Жираслан, которого сейчас не ждали тут.

— Ага! Наконец-то. — Коломейцев вскинул голову и пристально всматривался в Казгирея. — Входите! — пригласил он, пропуская его во вторую комнату. — Инал, не возражаешь?

— Как возражать? Новому шаху почет! — загорелся Инал. — Сам Матханов. Владыка! Имам! Матханов удивленно приостановился.

— Иди, иди, — торопил его Инал. Жираслан подъехал к дому Матханова как раз, когда тот в сопровождении Эльдара и комбата выходил на улицу. Казгирей слышал тревогу и сам собирался в окружном. Но он еще не знал подробностей, не знал и того, какое значение приобретает в этом чрезвычайном происшествии имя верховного кадия. Ни Эльдар, ни Жираслан не торопились с этим сообщением.

Так все они и появились перед дверьми Инала.

Услышав имя Матханова, балкарцы расступились перед человеком, которого шариатисты хотят поставить вместо Советской власти.

Жираслану не терпелось услышать, о чем будет говорить Казгирей с Иналом. Но, пропустив Казгирея, Эльдара и красного командира в буденовке, Коломейцев переглянулся с Иналом, и тот попросил Жираслана подождать. Дверь захлопнулась. Жираслан отошел в сторону.

Казмай не мог успокоиться. Он кричал под дверью:

— Аллай, Инал! Не медли! Скоро утро, я сам не могу его взять. Сил нет. А у тебя, Инал, есть войско. Скачем, скачем, Инал!..

Как многие балкарцы, Казмай вместо «в» произносил «б», и поэтому, когда он попробовал, обращаясь на этот раз к Жираслану (не зная при этом, какой знаменитый абрек перед ним), изложить свои призывы по-русски, у него получалось так:

— Не могу сам бзять его… нет бойска, а он сильный абрек.

— Возьмем, успокойся, — сердито отвечал Жираслан, покусывая усы и невольно прислушиваясь к голосам за дверью.

Инал и Казгирей стояли по противоположным сторонам стола, на котором была развернута карта округа. Эта встреча не была похожа на ту, первую и благожелательную, встречу, когда Инал говорил другу детства о возможном единстве целей. Не о дружбе, не об общем деле и даже не об общем плане операции пошла речь — и могло ли быть иначе!