Магдалина Сизова - История одной девочки

Все образы, все роли стали теперь для Гали живыми существами, и танец стал выразителем внутреннего характера этих образов.

Но самым замечательным и самым важным было то, что Галя начинала теперь сознавать и чувствовать свою собственную художественную личность.

Как-то зимним вечером они шли втроём пешком с концерта, направляясь ужинать к Терновым, у которых в эти часы сходились обычно наиболее близкие друзья после спектаклей.

Над застывшим пустынным каналом только что носилась вьюга, и теперь, когда она улеглась, пушистый чистейший снег точно белой пеной покрыл чугунные перила моста и каждый выступ каменных громад Ленинграда, подчёркивая их величавые линии.

Сюда не доносились звонки трамваев, и в этой тишине безлюдного позднего часа Галя ещё слышала только что отзвучавшую музыку, повторенную памятью. Они остановились на минуту над тихим каналом, и Галя сказала:

— Музыка передаёт все чувства и все состояния человеческой души. Она может радовать и потрясать, она может вызывать и слёзы и восторг. Почему же нельзя передать этого в движении? Это тоже большое искусство, не правда ли?

— Правда, — ответил ей Николай Сергеевич, — но такое искусство достигается очень немногими — единицами.

Екатерина Ивановна обняла Галю за плечи и, стряхивая снег с её меховой шубки, добавила:

— Вы это можете, Галюша, и в этом ваше отличие от других мастеров вашего искусства, хотя у нас были и есть замечательные, первоклассные балерины.

— Моё отличие? — переспросила Галя, глядя, как мягко поблескивают снежинки, кружась около фонарей.

— Ну да, в том, что вы можете давать образы, полные радости, и трогательные, полные глубокого лиризма.

— Но это ещё не всё, что вы можете, — закончил Николай Сергеевич. — Я с полной уверенностью говорю вам, что вы сможете передать и глубокий трагизм и что в вашей палитре имеются краски шекспировских трагедий.

Прошло немного времени, и это предсказание сбылось. Те, кто видел Галину Уланову в роли шекспировской Джульетты, не забудут этого образа.

Глубокой лирикой и какой-то неуловимой пушкинской прозрачностью полна её Мария из «Бахчисарайского фонтана».

В работе над этой ролью Уланова не только изучала структуру танца. В её Марии чувствуется пушкинский образ во всей его гамме — начиная от весёлой, праздничной мазурки польской панночки до тоски заброшенной на чужбину пленницы, до страха перед любовью, которую разделить она не может, и кончая незабываемым моментом её смерти.

Но ни в одной роли, ни в одном образе, созданном Улановой, не проявилось с такой силой всё богатство её актёрских возможностей, как в образе шекспировской Джульетты.

Он полон такой чистоты и такого трагизма, что эта безмолвная игра иногда говорит сердцу больше, нежели произнесённый актрисой монолог.

Из радостной девочки, пробегающей по сцене, не то играя, не то танцуя, Джульетта-Уланова вырастает в девушку, несущую свою любовь с предельной чистотой навстречу судьбе. И из девочки, прыгающей на колени к своей няньке, она превращается в женщину, сражённую горем и любовью, бесстрашно вонзающую нож в своё полудетское сердце.

Ночью, после спектакля, друзья собрались у балерины Улановой, чтобы отпраздновать окончание своей работы и успех этого исключительного балета. Когда было налито всем вино, Галю вызвали в переднюю. Там стоял учитель самой скучной науки — преподаватель алгебры Дергач, стоял сконфуженный, прижимая к себе футляр со своей любимой скрипкой. Он быстро подошёл к Гале и, путаясь в словах и волнуясь гораздо больше, чем волновался он, объясняя никому не понятные логарифмы, сказал, протягивая ей скрипку:

— Вот, возьмите… то есть, я хотел сказать… это вам. Потому что это мой любимый футляр… то есть моя любимая вещь… Ввиду того, что…

Он остановился и вдруг совсем просто и тихо закончил:

— Вот, Галенька. Видел я вас сегодня — и прямо из театра побежал домой, чтобы взять свою скрипку и принести её вам. Потому что лучше этой скрипки у меня ничего нет. А вы, Галюша, вы — необыкновенная танцовщица и необыкновенная актриса! Вот и всё.

Он повернулся, чтобы уйти.

Галя молча обняла его, молча стащила с него мокрое пальто и шляпу и привела туда, где с бокалами в руках её ждали самые дорогие ей люди, и любимый учитель был сейчас же посажен на первое место.

На другой день Таня, неизменный товарищ всех школьных лет, идущая и в творческие годы, как, смеясь, говорили друзья, «в дышле» с Улановой, забежала к Гале по дороге на свою репетицию.

Это было рано утром, и Галя ещё спала после огромного утомления последних репетиций, после волнений премьеры. Но Таня вбежала к ней в комнату, не снимая пальто и шляпы, уселась, как в школьной спальне, в ногах Галиной кровати и быстро сказала:

— Галюша, угадай скорее, что я тебе скажу!

Галя проснулась и с изумлением посмотрела на Таню:

— Господи, Таня, ты совсем сошла с ума! — и опять закрыла глаза.

— Нет, ты не спи! Ты, пожалуйста, только одну минуту не спи! Я совсем не сошла с ума, а прибежала тебе сказать, что я видела замечательную… понимаешь, действительно замечательную балерину! Угадай, кто это?

Галя подняла голову с подушки:

— Ну вот, совсем как в школе — опять угадывать! Ну как я могу угадать, когда её видела не я, а ты? Я вот угадываю, что больше мне не заснуть!

— Это всё равно, что ты её не видела. Говори сейчас же.

— Постой, Танюша, дай подумать. Я её знаю?

— Очень плохо!

— Да-а? А ты?

— Да уж я-то, конечно, лучше тебя… Не можешь угадать?

— Нет.

— Это Галина Уланова! Понимаешь?

После этого Таня вскочила, поцеловала Галю и умчалась в театр.

— Танюша! Ты совсем, совсем сошла с ума! — крикнула ей вслед, рассмеявшись, Галя.

Но одно она угадала совершенно верно: заснуть после таких слов было невозможно — даже ей, скромной Гале, большой артистке одного из самых прекрасных искусств своей страны.

Ася, волнуясь и торопясь, поправляла перед зеркалом свои пышные золотистые волосы и пытливо всматривалась в своё отражение.

Да, сравнительно с тем портретом, который стоит на столе, она очень изменилась, очень… С тех пор ведь прошло порядочно лет! Девочками были, а вот теперь у неё самой спит в кроватке крошечная дочка, названная Галиной в честь Улановой.: Свою девочку она уж обязательно будет учить прекрасному искусству танца, которое сама должна была оставить.