Иван Шамякин - Атланты и кариатиды (Сборник)

Поразмыслив, пришел к выводу, что с Сосновским столкнуться не придется, что Сосновскому, безусловно, не сказали, кому предназначалась квартира. Узнав это, секретарь обкома, вне сомнения, все поломает. И выдаст Кислюку за подхалимство. Значит, поссориться придется со своим непосредственным начальником, что тоже совсем нежелательно.

Максим мысленно выругал руководителя стройтреста Алейника, веселого хитрюгу, который очень ловко умеет свои заботы сваливать на других. Со строителями главному архитектору приходится цапаться очень часто. С Алейником Максим иной раз разговаривал в таком тоне, что со стороны казалось: после этого они не подадут друг другу руки. Но Алейник был незлопамятен и по-прежнему прекрасно относился к своему безжалостному критику. Максим даже не мог понять, отчего это — от чрезмерной доброты Алейника, от уверенности в себе как руководителе, от нового стиля работы, который еще не распространился повсеместно, или от сугубой хитрости? Во всяком случае, нередкие стычки на объектах не сделали их врагами, наоборот, почти сдружили.

В тот день Максим вызвал Алейника на строительство музыкальной школы, где бессовестно нарушался проект — технология изоляции стен между классами, — строили, как обыкновенную школу.

Главный архитектор показал брак руководителю треста. Тот налетел на прораба. Прораб, стараясь перед начальством, стал ругать рабочих, которые тоже были виноваты — гнали норму, игнорируя технологию, за которой должны следить инженеры.

Руководство тактично отошло, спустившись на нижний этаж: пускай, мол, прораб разбирается сам. Но их догнал молодой рабочий, возбужденный, красный, протянул мятый листок бумаги.

— Вот! Все! Хватит! Давайте расчет! На черта мне такая работа! Что я за нее имею?

Алейник взял заявление, сунул в карман.

— Приходи, Данилов, ко мне в конце дня. Поговорим.

— Пять раз говорили.

— Не пять, а три. Поговорим в четвертый раз. Глядишь, и договоримся.

На улице у машины Алейник, как бы обрадованный чем-то, весело спросил у Карнача:

— Слышал? Видал?

— Слышал.

— А знаешь, сколько у меня не хватает рабочих?

— Опять-таки слышал от тебя.

— А ты говоришь! Ты меня сейчас ткнул носом в стенки. Я тебя тоже ткну. В людей. Как депутата горсовета. Поехали!

Алейник привез Максима в рабочее общежитие, довольно мрачный «сундук» еще довоенной постройки, плод конструктивизма. Максим не раз думал, что война, разрушив две трети города, действительно настоящие памятники, словно в насмешку над историей архитектуры пощадила это общежитие и еще кой-какие ему подобные «шедевры». Хотя теперь общежитие само вошло в историю: люди, которым оно дало приют после войны, построили новый город.

По деревянной лестнице, ступени которой были выбиты до ям — только отполированные гвозди торчат (и никто их не забьет), — они поднялись на второй этаж, вошли в широкий коридор с таким же выбитым полом. Одно хорошо в этих довоенных общежитиях — просторные коридоры, которые служат жителям клубом. Постучали в дверь, которая почему-то одна среди двух десятков других, коричневых, замусоленных, была недавно и хорошо покрашена белой краской и выглядела нарядно, как невеста.

Молодой женский голос недовольно крикнул:

— Кто там?

Алейник открыл дверь, и они вошли в комнату, где разместилось пять девичьих постелей с вышитыми накидочками на подушках. На стенах над кроватями фотографии и открытки: крестьянки в платочках и парни, как правило, в военной форме уютно располагались между модными киноактерами. От других комнат общежития эта отличалась тем, что правый угол ее — от окна до половины стены — был отгорожен простынями и одеялами. Да еще запахом. Благоухание дешевых духов, свойственное девичьим общежитиям, забивал острый запах детских пеленок и детской кухни. Откинув головой одеяло, выглянула молодая женщина в прямо-таки удивительном виде: оголенная полная белая грудь и два запеленатых младенца на руках.

Увидев чужих мужчин, женщина стыдливо ойкнула и спряталась за занавеску. Сразу заплакали дети. Оба. Возмущались. Оторвали их от груди.

Максим с удивлением отметил, что у детей разные голоса: один кричит басовито, с паузами, кажется, крикнет и ждет, возьмут ли его, другой заливается так голосисто, что даже боязно — зайдется от крика.

Женщина вышла из своего укрытия, застегивая блузку. Повернулась к Алейнику:

— Здравствуйте, Виктор Антонович!

Максиму даже не кивнула. Он мало ее интересовал. Знала, что это главный архитектор, не раз видела на стройках. И еще знала, что архитекторы проектируют квартиры, но не дают их. Вот если б председатель горсовета приехал!

— Вот, Галя, — сказал Алейник, показывая на Максима, — если этот человек тебе не поможет, прокукуем мы с тобой тут до весны.

Галя оглядела архитектора внимательнее, и губы ее скептически скривились.

— Это наш депутат. Помнишь? Мы за него голосовали.

— Была я у депутата.

— Ты высоко взяла. Бери ниже — оно ближе, — Алейник смеялся, неведомо чем довольный. Самим собой, своей хитростью?

Максиму было не до смеха. Он понял намерение руководителя треста. Тот знал, что остаться равнодушным Карнач не сможет, загорится и попробует помочь этой семье, а пробивная сила у него немалая. В самом деле, нельзя ли помочь? Но как?

— Ладно, Галя, иди корми своих строителей. Депутату все ясно. Слов не надо. А тем более слез.

Галины глаза постепенно наливались слезами.

В тот же день Максим говорил с Кислюком. Знал, что разговор будет нелегким. Человек вообще внимательный к людям, Кислюк из сотни дел, которыми приходится заниматься председателю горсовета, больше всего не любил дела квартирные, прямо-таки ненавидел их и боялся. Зная, что восемьдесят процентов из тех, кто записывается на прием, будут просить квартиры, он хитрил, находил неотложные дела, чтоб не вести самому прием, посылал заместителей. Об этом знали в горсовете, подсмеивались над ним. Дошло до горкома. Игнатович на заседании бюро упрекнул Кислюка, что он редко сам принимает трудящихся.

Работников других отделов исполкома, кроме жилищного, Кислюк при всей своей вежливости просто выгонял из кабинета, если они приходили ходатайствовать о квартирах. Злые языки даже сплетничали в коридорах, что Павел Павлович каждого сотрудника, который приходит к нему по квартирным делам, берет под подозрение: нет ли здесь сделки с просителем? Шутили: хочешь попасть в «черный список», иди попроси для кого-нибудь квартиру.

Максим не боялся, что Кислюк выгонит его из кабинета или не станет слушать. Однако решил зайти издалека.

— Павел Павлович, вы интересовались статистикой рождаемости в городе?

— Ну...