Аркадий Львов - Двор. Книга 1

— Сядь! — приказала мадам Малая. — Сядь на место, а то я тебя выведу в два счета.

— А я прошу не кричать на меня, — ответил Ефим. — Граника на испуг не возьмешь!

Слово получил Хомицкий. Что правда, сказал он, то правда: шум от станка идет. Но от машины или подводы, когда они проезжают по мостовой, шуму в десять раз больше, а дом стоит себе на месте и не разрушается, потому что у каждого здания есть запас прочности. У нашего дома тоже есть, так что Дина Варгафтик может спокойно спать со своим Гришей, хоть лицом кверху, хоть другим местом: потолок не упадет на них.

Дина возмутилась: пусть делает свои дурацкие намеки своей жене! А комиссию надо назначить, и посмотрим, кто прав.

Иона Овсеич наклонился к председателю, шепнул несколько слов, Клава Ивановна в ответ кивнула головой, велела всем замолчать и объявила:

— Поступило предложение назначить комиссию. Ставлю на голосование.

— Зачем голосовать? — развел руками Котляр. — Вы хотите комиссию — делайте комиссию.

— Тебя никто не спрашивает, — мотнула головой Клава Ивановна — Мы сами знаем, что нам делать, а хочешь ты или не хочешь, твое дело маленькое.

Все, включая самого Котляра, были за комиссию, против — один, Ефим Граник. Он встал, высоко поднял руку, чтобы все хорошо видели, и держал, пока мадам Малая не приказала:

— Сядь на место и не смеши людей.

Собрание поручило президиуму подготовить список, товарищ Дегтярь тут же поднялся и внес предложение избрать комиссию в составе трех человек, а именно: председатель — инженер Лапидис, члены — сантехник Хомицкий и доктор Ланда, ответственный за исполнение — Малая, Клава Ивановна. Голосовать можно поименно или списочно — как пожелает масса. Клава Ивановна сказала, здесь чужих нету, каждую кандидатуру знают в лицо, так что нет смысла поименно.

Проголосовали список в целом. В этот раз все были за, воздержался один: Ефим Граник.

Поскольку комиссия была утверждена, а время затянулось, председатель, посовещавшись с товарищем Дегтярем, внесла предложение прекратить дальнейшие прения и дать заключительное слово докладчику. Иона Овсеич уже подошел к трибуне, но в это время инженер Лапидис закричал с места, что заявляет решительный самоотвод.

— Вспомнил! — возмутилась Клава Ивановна. — Дома своей жене будешь заявлять отвод, а здесь тебе народ доверил, и скажи спасибо.

— При чем тут доверие! — крикнул в ответ Лапидис. — У меня круглый год командировки, я неделями дома не ночую.

— Где ты ночуешь, это твое личное дело, а раз масса тебе доверила, ты должен гордиться, — сказала мадам Малая, и весь зал поддержал ее, потому что у каждого есть свои личные дела, а если так рассуждать, то для общественной работы надо будет специально нанимать каких-то людей.

— Самоотвод не принимается, — повторила мадам Малая и предупредила инженера Лапидиса, что у собрания может лопнуть терпение, а обращаться по месту его службы — это лишняя трата времени и никому не нужно.

Лапидис наклонил голову, как задиристый бычок, однако было ясно, что подходящий момент для самоотвода упущен и теперь своей настойчивостью можно вызвать только протест и справедливое возмущение.

— Ладно, — сдался Лапидис, — ваша взяла.

Клава Ивановна одобрительно кивнула головой, однако в словах чувствовалась осторожность:

— Еще посмотрим, как ты докажешь на деле.

— Докажет! — весело произнес Иона Овсеич. — Лапидис не такой человек, чтобы отлынивать. А сейчас позвольте мне от имени домоправления, актива и общественности двора выразить благодарность товарищу Гранику, Ефиму Лазаревичу, за добросовестную работу по подготовке объявления, а также выразить уверенность, что и впредь он будет участвовать в художественном оформлении всех мероприятий по линии политмассовой работы.

Товарищ Дегтярь сделал Гранику знак подойти к трибуне, чтобы лично пожать руку, однако, от волнения и полной растерянности, тот направился прямо в противоположную сторону — к выходу. Люди засмеялись, дали ему возможность сделать несколько шагов к дверям, а там взяли за плечи и повернули обратно. Потом, уже возле трибуны, когда товарищ Дегтярь протянул обе руки, все увидели, что у Ефима на глазах слезы, засмеялись еще веселее и захлопали.

— Честное благородное слово, честное благородное слово! — повторял Ефим, а Иона Овсеич обеими своими руками крепко жал ему руку и не выпускал.

— А где твоя Соня? — спросила мадам Малая. — Когда целый день сидишь дома или в синагоге и больше разговариваешь с богом, чем с людьми, не знаешь, что делается на белом свете, а так бы она сейчас увидела своими глазами, какой у нее муж.

Ефим вытер ладонями слезы, повернулся лицом к людям и сказал:

— Мой папа был маляр. В пятнадцатом году, когда красили фронтон на четвертом этаже, Екатерининская, дом номер три, он упал с люльки на каменный тротуар и больше не поднялся. В этот день я работал с папой и видел своими глазами. А теперь публика объявляет мне благодарность за лист бумаги, который любой мог бы нарисовать не хуже меня. Честное благородное слово, зайдите к Гранику днем, вечером, ночью, когда хотите, я буду ждать.

Товарищ Дегтярь вышел вперед, опять пожал Ефиму руку, за ним по очереди весь рабочий президиум — мадам Малая, доктор Ланда, Степа Хомицкий и Дина Варгафтик.

— А теперь, — сказал Иона Овсеич, — перейдем к заключительному слову. Собственно говоря, выступления наших товарищей и то, что здесь происходит у всех на глазах, есть самое лучшее заключительное слово, но подведем еще одно, последнее резюме. Как говорится, маслом каши не испортишь. Сегодня мы имеем новую Конституцию. Это всемирно-исторический документ, трактующий просто и сжато, почти в протокольном стиле, так, чтобы мог понимать каждый рабочий и крестьянин не только у нас, но и там, за границей, о фактах освобождения трудящихся СССР от капиталистического рабства, а также о фактах победы в СССР самой развернутой, до конца последовательной демократии. Теперь, когда мутная волна фашизма оплевывает социалистическое движение рабочего класса и смешивает с грязью, новая Конституция СССР — самый грозный обвинительный акт против фашизма и полное доказательство, что социализм и демократия непобедимы!

Люди, все, как один, хотя никто не давал команды, встали и устроили овацию. Докладчик провозгласил одну за другой три здравицы — в честь товарища Сталина, партии и народа — и овация, которая пошла на спад, снова поднялась на первоначальную высоту, даже выше.

Клава Ивановна подошла к Степе, шепнула на ухо, он наклонился, вытащил из-под стола синий ящик, задвинул сбоку ручку и передал ей. Теперь уже ясно было видно, что это патефон, тем не менее, когда он заиграл, люди были поражены: музыка была как из громкоговорителя. Клава Ивановна и Степа улыбались, потому что про микрофон и динамики знали только они двое, даже Дегтярь и другие члены президиума не знали.