Аркадий Львов - Двор. Книга 2

Минуту стояли молча, Зиновий вспомнил, что через три дня надо сдать курсовую работу, а времени осталось в обрез. Иона Овсеич прищурил правый глаз: гость сделал свое дело — гость может идти, другими словами, хозяин имеет теперь квартиру со всеми удобствами и этот настырный Овсеич больше не нужен, Угадал?

Зиновий сказал, не совсем, Иона Овсеич дружески похлопал по плечу и похвалил за откровенность.

Клава Ивановна распахнула настежь свое окно и запела громко, как пионеры в строю:

Поздно вечером приехал полковник Ланда вместе со своей Гизеллой, которая последние три года больше разъезжала с мужем, чем сидела в Одессе. Иона Овсеич зашел буквально на одну минуту, чтобы пожать товарищу полковнику руку и поздравить с окончательным возвращением в родные пенаты, но, вместо рукопожатия, крепко, по-солдатски, обнялись и расцеловались.

— Овсеич, — громко сказал полковник и потянул Дегтяря ближе к свету, — годы тебя не берут, наоборот, ты делаешься все моложе.

Иона Овсеич улыбнулся: когда полковник открыто завидует капитану, в этом есть что-то настораживающее.

— Овсеич, — засмеялся полковник, — у меня такое чувство, как будто на дворе сейчас тридцать шестой год и Дегтярь зашел, чтобы позвать доктора Ленду на строительство форпоста.

— Ты ошибся на один год, — сказал Иона Овсеич, — форпост строили в тридцать седьмом году.

Полковник без разговоров принял поправку и удивился, что мог допустить такую ошибку. Иона Овсеич ответил, что нет оснований удивляться, наша память довольно часто подводит, и не у одного доктора Ланды. Полковник хотел объяснить, что Дегтярю, который с сорок четвертого года сидит безвыездно в Одессе, легче было запомнить, но махнул рукой, вынул из чемодана бутылку, разлил в три рюмки и сказал:

— За нашу родную прекрасную Одессу!

— И чтобы память до ста лет была, как у молодых! — добавил Иона Овсеич.

Когда гость ушел, Гизелла спросила у мужа, что тот имел в виду своим дополнением, но полковник Ланда опять махнул рукой.

— Я его не люблю, — Гизелла вся съежилась, как будто сильно озябла. — Я его никогда не любила.

Через два дня во двор заехал грузовик с контейнером. Полковник Ланда разгружал вместе с рабочими, и соседи говорили, что другой на его месте только наблюдал бы и давал указания, но зато жена, слава богу, палец о палец не ударит.

— Ляля, — просила Дина Варгафтик, — посмотрите на эту красавицу. Я вас умоляю, посмотрите на эту красавицу — за что людям так везет!

— Диночка, — Ляля сладко зажмурила глаза, — по внешнему виду не всегда можно судить.

— Ой, — застонала Дина, — людям везет, а наши мужья гниют на чужбине и даже адреса не оставили, где искать могилу.

Ефим Граник, хотя никто не просил, сам взял четыре стула и понес наверх. В комнате он остановился посредине, со стульями в руках, и стоял неподвижно, пока доктор Ланда не велел поставить на пол.

— Я здесь не был пятнадцать лет, — Ефим закрыл глаза, губы кривились и дергались. — Вы помните, доктор Ланда, как мы сносили вниз пианино, а ваша супруга бегала вокруг и боялась, что мы разобьем в щепки? А мы просто хотели немножко напугать. Ради шутки.

Полковник Ланда подошел к гостю, обнял и дружески похлопал по плечу.

— А, — заплакал Ефим, — если бы вы знали, доктор Ланда, как мне горько на душе!

— Перестаньте, — сказал полковник Ланда, — перестаньте плакать, Граник.

Во дворе Лизочка громко звала папу, Ефим вытер слезы и объяснил, что обещал дочке пойти на вечерний сеанс в кино, она еще никогда не была на вечернем сеансе, а ему сейчас хочется в кино, как доктору Ланде на танцплощадку.

— Ефим Лазаревич, — командирским голосом сказал полковник Ланда, — вашей Лизе не нужен папа, у которого на глазах слезы, а на душе всегда горько.

— И вообще, — улыбнулся Ефим, — стране требуются строители, а плакальщики ей не требуются.

Пришла Клава Ивановна. Она объяснила, что в квартире надо навести порядок, а Гизелла одна не в силах. На деле, однако, получилось, что лишний человек создавал только лишние помехи, сам полковник сто раз благодарил мадам Малую за помощь, с трудом усадил ее на диван и дал в руки свежие болгарские журналы, чтобы она могла посмотреть картинки. Пять минут Клава Ивановна сидела спокойно, потом сказала, что болгар она хорошо знает и без журналов, под Одессой были целые болгарские села, и взялась переставлять вазоны с тумбочек на подоконник.

— Послушайте, — обиделась Гизелла, — у себя в доме я, кажется, хозяйка.

— Гизелла, — ответила мадам Малая, — не болтай и делай, как тебе говорят.

Полковник Ланда, вместо того, чтобы поддержать жену, вдруг начал хохотать, как будто рассказали соленый солдатский анекдот, Гизелла окончательно обиделась и предупредила, что уйдет из дому, если она здесь лишняя.

— Почему лишняя? — пожала плечами Клава Ивановна. — Можешь остаться, тебя никто не гонит.

У Гизеллы сделались холодные и злые глаза, но в этот раз она себя сдержала, сказала, мадам Малой спасибо и переставила цветы с подоконника на тумбочки.

— Ланда, — возмутилась Клава Ивановна, — что у тебя в доме творится: она решает все по-своему, а ты сидишь, как жених на чужой свадьбе!

Полковник беспомощно развел руками, мадам Малая вдруг схватила его, прижала к себе, велела Гизелле сесть за пианино, сыграть «Рио-Рита», а они вдвоем потанцуют.

У хозяйки был такой вид, как будто она не знает, что раньше, плакать или смеяться, Клава Ивановна с полковником Ландой успели уже сделать два тура, оба зажмурили глаза от удовольствия, и тогда Гизелла взяла аккорд, еще один, и заиграла так, как не играли лучшие таперы на немых картинах в кино «Ударник», теперь имени Горького.

На музыку пришли Дина с Лялей, они тоже хотели потанцевать, но полковник Ланда был один, и мадам Малая никому не уступала его.

— Ланда, — Клава Ивановна через каждые три па поднимала руки вверх и щелкала пальцами, как молодая испанка, — я еще доживу, когда ты будешь генералом!

Дина Варгафтик танцевала с Лялей, и обе восхищались Гизеллой, которая своей музыкой может в один прием всех околдовать. Ляля сильно запрокинула голову, вроде ее пытаются поцеловать, а она уклоняется, складки на шее почти совсем разгладились, и Дина сказала, что при этой шее можно еще поспорить с теперешними девчонками, у которых кожа, как сухая кора, такие они тощие.

Гизелла играла «Брызги шампанского», «Любимый вальс», «Кариока», Дина ни с того ни с сего заплакала, а Ляля все время улыбалась и брови были высоко подняты, как у гимназисточки.

Когда сделали передышку, Клава Ивановна крепко поцеловала Гизеллу и сказала всем: