Александр Плотников - Визитная карточка флота

Нечего делать, пришлось давать своему кэпу радиограмму, а тот был мужик серьезный, юмора не понимал, взял и тут же доложил в пароходство. Уходил я в тот круиз вторым помощником, а возвратился уже третьим…

Слушатели хохотнули для приличия, видимо, зигзаги биографии Генриха Силантьевича были им хорошо известны, а Татьяна впервые подумала о той непосредственности, которая возникает в отношениях моряков дальнего плавания. Разве бы стал Алмазов выставлять себя в таком невыгодном свете где-то в компании случайно собравшихся людей? Нет, конечно. А здесь, вдали от родимых причалов, не считается зазорным позабавить товарищей рассказом о себе самом, непутевом. К тому же истории, подобные только что услышанной, невозможно сохранить в тайне, они изустно и письменно разносятся по всему флоту, обрастая домыслами и преувеличениями, становятся легендами. Татьяна вспомнила, что этот сюжет обыграл в своей книжке Борис Кливеров, он же Ролдугин, только его незадачливый герой угодил из английского порта Кардифф в ирландский Дублин и добирался обратно на свое судно с немалыми приключениями.

Ролдугин подарил ей свою книжку, поставив на титуле автограф: «Владычице моих грез и яви с негаснущей надеждой».

Татьяна не сомневалась в искренности этих вычурных слов, да и самому Борису была благодарна, что поддержал ее в самые трудные дни, когда растерянность у нее сменялась тоской, а тоска отчаянием. Даже ночной гостиничный эпизод казался просто неприятным сном. До сих пор в ее каюте стоял букет засохших цветов, которые Ролдугин принес на причал в день отхода «Новокуйбышевска».

— Вы читали сборник «За синей далью»? — чтобы поддержать разговор, спросила она Алмазова.

— Опус Кливерова-Шиверова? — подскочил на своем кресле старпом. — За него Борьке Ролдугину по шее надо накостылять. Наврал с три короба, осрамил товарищей, а срам фиговым листочком прикрыл. Я у него Талмасов, Серега Иконников — Оконников, капитан Девятов — Десятов. До чего додумался: сделал меня судовым сердцеедом, всех буфетчиц и дневальных в мою постель положил! Я его взял было за грудки, а он мне: в литературе нельзя обойтись без прототипов! Тоже мне Станюкович! Никакие мы для него не прототипы, а просто противные типы!

— Я бы этого не сказала, — простодушно улыбнулась Татьяна. — Лично мне, например, штурман Талмасов определенно понравился. Широкой душой, бесшабашностью натуры…

— Верно? — благодарно глянул на нее старпом. — Если честно говорить, он, собака, кое-что во мне точно подметил. Кроме юбочных дел, конечно.

— А вдруг он вас, Ген Силантьич, обессмертил? — встрял в разговор Юра Ковалев. — Станет классиком, критики будут на нем хлеб зарабатывать и выяснят, что штурмана Талмасова он с вас изобразил! Войдете в историю литературы.

— Мне из нее сейчас выйти хочется, — проворчал Алмазов.

— Старшего помощника приглашают в ходовую рубку! — вежливо проворковал динамик судовой трансляции.

— Кэп проголодался, — вслух расшифровал команду старпом. — И верно, засиделся я тут с вами, пора и о службе вспомнить.

Алмазов неожиданно шустро для своей комплекции вскочил с охнувшего кресла, властно захлопнул за собою дверь.

«Вот кто тоже никогда не будет моим пациентом», — глядя ему вслед, подумала Татьяна.

— Пойду-ка и я крутану для поднятия настроения хорошую пленку, сказал Юра Ковалев. Вскоре после его ухода из динамика полились чарующие аккорды из «Времен гола» Чайковского.

Дверь кают-компании распахнулась, стремительно вошел капитан Сорокин.

— Хорошая музыка помогает пищеварению, — сказал он, потирая руки. Давай-ка мне, Акимовна, со дна погуще!

Сергей Урманов поджидал поезд на перроне. Предстоял неприятный для него момент встречи с контр-адмиралом Русаковым. Сергей не чувствовал за собой никакой вины, но знал крутой характер Андрея Ивановича и потому зябко поеживался, стоя на разогретом беспощадным августовским солнцем асфальте. Поезд опаздывал…

Наконец обшарпанный репродуктор косноязыко объявил о прибытии восточного скорого, и в конце платформы показался зеленый лоб тепловоза. Проплыли мимо номерные таблички головных вагонов, появился и нужный седьмой.

Сергей знаком пригласил следовать за собой стоявшего рядом шофера, ухватясь за поручень, прыгнул на ходу в открытую дверь.

— Товарищ моряк! — укоризненно воскликнула проводница.

— Извините, милая девушка, — пробормотал Урманов, протискиваясь в коридор мимо выставленных рядком чемоданов, ящиков и корзин. Забыв постучать, откатил дверь купе.

Русаков-старший стоял в проходе между полками. Был он в штатском спортивного покроя костюме, густо посоленные сединой волосы, уложенные на пробор прической «внутренний заем», закрывали солидную плешь на затылке. Возле столика сидела его жена, Полина Никитична, дородная женщина с крупными чертами лица.

— Здравия желаю, товарищ контр-адмирал! — вскинул руку под козырек Урманов.

— Не надо, Сергей, — устало отмахнулся Русаков. — Я здесь не по службе.

— С приездом, Полина Никитична.

— Здравствуйте, Сережа. А где же Игорь?

— Он вас дома ждет. Прошу на выход, машина на вокзальной площади.

Урманов двинулся первым, подал руку жене адмирала, помог сойти с подножки. Шофер вынес из вагона два кожаных чемодана.

— Будь возле машины, Толя, — сказал ему Урманов.

— Ну так что ты на это скажешь?.. — сердито насупился Русаков, когда они остались втроем.

— Павел вам написал обо всем, Андрей Иванович, — опустил глаза Урманов.

— Павел Павлом, а ты? — в упор глянул на него контр-адмирал. — Или твое дело сторона?

— Я пытался его отговаривать, даже перевел на казарменное положение, но… таких законов нет, чтобы запретить офицеру жениться.

— Но есть командирский авторитет, весомое слово старшего!

— Коли уж родственники не сумели его переубедить, куда мне…

— Мы далеко, а ты каждый день рядом!

— Ты несправедлив к Сергею, Андрюша! — мягко возразила Полина Никитична. — Тебе прекрасно известен характер Игоря…

— Ладно, о нем потом, а кто же она?

— Работница завода, красивая женщина…

— Женщина? — замедлил шаг Русаков. — Разведенная жена?

— Нет, почему же, замужем она еще не была… — преодолел неловкость Урманов.

— Ах, Пашка, каков стервец! — желчно выдохнул Русаков. — Как икону расписал: и общественница она, и уважаемый на заводе бригадир!

— Все это верно, Андрей Иванович…

— Чего ж ты сам не женился на такой хорошей?

— Не в моем вкусе, да и не пошла бы она за меня…

— Ну, а если по совести? — Русаков властно взял Сергея за плечо, повернул к себе.

— Если по совести, то говорят о ней разное. Не знаешь, кому верить…