Михаил Скрябин - Светить можно - только сгорая

Как сообщил Эйдельман на очередной встрече в мастерской Мельникова, несмотря на присутствие подозрительного лица, рабочие остались маевкой довольны. Во-первых, почувствовали свое единство, общность, во-вторых, удалось провести полицейских ищеек.

Разбившись на группы, в которых были только свои, участники маевки поговорили о борьбе с хозяевами за улучшение условий жизни и труда.

После маевки польская социалистическая группа Урицкого полностью слилась с «Русской социал-демократической группой».

Однажды, глядя на Урицкого серьезными глазами, Эйдельман сказал:

— Моисей, тебе придется заняться доставкой для пропагандистов нелегальной политической литературы.

Урицкий давно ждал какого-либо серьезного поручения. Да и сам знал, как остро ощущается нехватка политической литературы даже в Киеве. Урицкий в это время уже заканчивал первый курс университета, приближались летние каникулы — значит, ничто не мешает поездкам по югу России для транспортировки политической литературы в различные социал-демократические организации.

И Моисей Урицкий мог только поблагодарить Бориса Эйдельмана за столь ответственное поручение. Он купил костюм-тройку, отпустил усики, чтобы стать похожим на купеческого сынка, разъезжающего по делам родителей, но сообщение Берты о внезапной смерти матери заставило срочно выехать в Черкассы.

Умерла мама. Моисей пытался вызвать в себе горькое чувство сиротства, но оно не приходило. Для него всегда роль мамы исполняла Берта. А мама? Мама над всем и над всеми.

Так было до того момента, пока он не сошел на дебаркадер черкасской пристани и не встретил Берту. Сестру трудно было узнать: непрнчесана всегда такая аккуратная голова, мелово-белый, покрытый капельками пота лоб. Исхудавшая, как после долгой болезни, она припала к плечу брата и дала волю слезам. Острое ощущепие утраты перешло от Берты и к Моисею. А еще родился жгучий стыд: как он мог взвалить на хрупкие сестринские плечи все заботы о доме, о стареющей матери, а теперь вот о похоронах со всеми сложнейшими религиозными обрядами. Отделался подтверждением, что все вопросы наследства доверяет решать старшей сестре.

— Берта, чем я могу тебе помочь? — спросил Моисей.

— Чем? — Берта задумалась. — У тебя все лето свободно. Вот если бы ты смог съездить на закупку леса, получить деньги за проданный товар!

«Съездить на закупку леса». Ворочаясь без сна на своей юношеской постели, Моисей мысленно сопоставлял два задания: Эйдельмана и Берты. Утром он назвал сестре места, намеченные Борисом на карте Малороссии. Оказалось, что среди них были и те, из которых лес поставлялся в Черкассы.

Через несколько дней с доверенностью на закупку леса агент Моисей Урицкий выехал из Киева в деловую поездку. Вот теперь и Борис, и Мельников, и даже Чорба могут сказать, что молодой Урицкий обладает необходимыми для настоящего революционера конспиративными способностями.

Кременчуг и Полтава были первыми пунктами, куда просила заехать Берта по лесоторговым делам. Там же находились и политические кружки, в которые Борис отсылал брошюры Плеханова.

До Кременчуга Моисей добрался привычным водным путем. Теперь молодой «купец» знакомился с пассажирами, расспрашивал о ценах на лес. Но палубные пассажиры, только что о чем-то громко спорившие, завидя приближение одетого в тройку «барина» с модными усиками и отцовской цепочкой от часов в жилетном кармане, тут же смолкали. Мужики деланно зевали и начинали говорить о погоде и видах на урожай.

Когда впереди показался Кременчуг, мерное шлепанье пароходных колес стихло, и скоро пароход мягко пришвартовался к пристани.

Народ столпился у сходни и, едва она коснулась дебаркадера, хлынул на берег. Урицкий заметил на берегу двух жандармов и, несмотря на полную легальность своей поездки, почувствовал неприятный холодок у сердца, где хранился пакет с брошюрами. «Поначалу всегда боязно, потом привыкаешь», — вспомнились слова Бориса. Он выпрямился и, не глядя на застывших, словно в стойке, жандармов, двинулся к выходу.

«Когда выполняешь задание, проверь, нет ли за тобой хвоста», — учил Эйделъман. Моисей, вместо того чтобы направиться в город, повернул к причалам торгового порта. Пристань была до отказа забита мешками с пшеницей, подготовленными для погрузки на широченные баржи — «берлины». Несколько в стороне он заметил сложенные пиломатериалы. «Хороший хозяин сразу бы определил, есть ли здесь закупленные у нас доски?» — думал Моисей, разглядывая аккуратные штабеля. Он достал из кармана трубку, набил ее табаком-самосадом, раскурил. Едкий дым вызвал злой кашель: курить не привык, начал только недавно в Киеве, да и то больше из баловства. Осмотревшись и удостоверившись, что никто за ним но наблюдает, Моисей медленным шагом вернулся к пассажирской пристани. Жандармов уже не было. На явке следует быть утром, а сейчас нужно подумать о ночлеге.

Гостиница оказалась переполненной. Снимать комнату в чужом городе всегда опасно — можно нарваться на неприятность. Грустный вид прилично одетого молодого человека вызвал сочувствие у какого-то купца-хлеботорговца.

— Эй, милок, человек обязан помогать человеку. Так в священном писании сказано? — обратился он к Моисею. — Давай ко мне в номера.

От купца несло винным перегаром. Но для конспирации лучше не придумаешь…

Через полчаса Урицкий сидел за столом в номере хлеботорговца, а тот доставал из необъятного купеческого чемодана последовательно бутылку водки, сало, полбуханки хлеба, соленые огурцы. Моисей попытался было достать из своего чемоданчика съестное, заботливо приготовленное сестрой, но купец широким жестом стряхнул сверток обратно в чемодан.

— Брось, я угощаю! А ты подумал, почему никто другой, а я пригласил тебя к себе жить? — наполняя стаканы водкой, спросил купец. — Да потому что вижу, одной мы с тобой породы. Купеческой. Не какие-то там голодранцы-шаромыжники. Вот нам и надо держаться поближе друг к другу, пока всякие пролетарии не свернули нам шею. Пей!

В доме Урицких водка употреблялась только для угощения деловых людей. Сами не пили. Среди студентов были поклонники Бахуса, но пили обычно не водку, а дешевые вина, и потом Моисей старался держаться подальше от таких компаний, а тут…

— Пей, пей, — хлеботорговец поднял свой стакан. — Давай за самый прогрессивный класс, которому принадлежит будущее, за купцов и промышленников. Ими будет держаться теперь Россия. Деловыми людьми, а не помещиками-дворянами.

«Вот марксизм наизнанку». Моисей поднял стакан ко рту. Едкий сивушный запах ударил в нос, перехватило дыхание, он поставил свой стакан на стол.