Михаил Скрябин - Светить можно - только сгорая

— Раз! — отсчитывает конвоир в вагоне.

— Раз! — повторяет конвоир на земле.

— Два!

— Два!

— Тринадцать, — считает конвоир, когда на ступеньку ступил Урицкий.

— Тринадцать, — принимает его вологодский солдат.

— Становись по пятеркам! — командует дородный унтер-офицер.

Построенные по пять в ряд, заключенные вновь пересчитываются.

— Взять личные вещи. Шагом марш!

Путь от вокзала до Арестантских рот, как солдаты назвали вновь построенную вологодскую тюрьму, после духоты и давки в вагоне показался легким. По-весеннему грело прохладное северное солнце, грели мысли, что скоро не будет тюремных камер, надзирателей, конвоиров. Придет свобода передвигаться в черте города, разговаривать с людьми, дышать свежим воздухом, видеть, сколько хочешь, небо. Для жителей Вологды колонны ссыльных и каторжников за последние годы стали обыденным явлением и уже не вызывали ни любопытства, ни удивления. Не делали секрета из передвижения арестованных по городу и тюремщики: путь от вокзала к тюрьме проходил через центр города. Урицкий по дороге мог полюбоваться и пятиглавой Воскресенской церковью, возвышающейся на берегу реки, и высокими стенами кремля с бойницами, за которыми проглядывались древние соборы, и Казенным приказом в строгом, старорусском стиле. Купеческие богатые дома, торговые ряды, дома мещан с палисадниками и высокими заборами были похожи на подобные строения почти всех русских губернских городов.

А вот тюрьма удивила Моисея своей прямо-таки комфортабельностью. Здесь не было темных сырых подвалов, камеры были большие, достаточно освещенные, хотя кровати на день, как везде, поднимались к стенам. Имелась баня, в которой он с наслаждением смыл дорожную грязь, и больница с неплохим$7

Утром в камеру к Урицкому явился тюремный смотритель и сказал, чтобы он собирался с вещами: после завтрака будет отвезен в полицейское управление, где объявят решение вологодского губернатора.

У тюремных ворот Урицкого ожидала тюремная пролетка с закрытым верхом и без окон, так что он не разобрал, какой дорогой его везут. Когда пролетка остановилась и открылась дверца, Моисей увидел большое белое здание полицейского управления. Передав арестанта дежурному, полицейский чин тут же взгромоздился в пролетку и уехал, из чего стало ясно, что обратно в тюрьму не повезут.

Дежурный проводил Урицкого на второй этаж в приемную, где за огромным столом сидел чиновник в зеленом новеньком мундире.

— Прошу садиться, господин Урицкий, — указал он на стул. — Я должен сообщить вам решение губернатора. Для отбытия наказания, назначенного вам постановлением особого совещания министра внутренних дел, господин начальник Вологодской губернии изволил назначить город Вологду. Должен вам напомнить следующее: в силу Положения о политическом надзоре, утвержденного по распоряжению властей, вам не выдадут документы на жительство. Вы лишены права отлучаться за пределы Вологды.

Урицкий слушал полицейского чиновника, и ему казалось, что это говорит не живой человек, а заведенный граммофон. Все эти слова почти дословно повторялись и при его направлении в сибирскую ссылку, только подставлялось другое название города. А чиновник тем же размеренным голосом продолжал:

— Хочу дополнить, что местной полиции разрешено входить в занимаемое вами помещение во всякое время дня и ночи, а также производить обыски и аресты. Вам запрещено служить в государственных или общественных учреждениях, заниматься педагогической деятельностью, участвовать в сценических представлениях, а также собираться числом более пяти человек. В любое время ваша телеграфная и почтовая корреспонденция могкет быть просмотрена цензурой. Есть ли вопросы?

— Есть, — сказал Урицкий. — Чем же мне в вашем городе прикажете заниматься? Выходить на большую дорогу и грабить купцов?

— Тогда к вашей политической статье добавится уголовная, — так же спокойно сказал чиновник. — Советую вам изучить какое-нибудь ремесло, например брадобрея или портного. И от политики подальше, и средства к существованию сможете добывать.

— Спасибо за заботу, — иронически прищурился Урицкий.

— И еще последнее, о чем я обязан вас предупредить, — поднялся чиповник из-за стола, и в его голосе неожиданно зазвенел металл. Лицо стало злобным. — Если наблюдение донесет, что вы продолжаете заниматься противоправительственной агитацией или еще какой-либо политической деятельностью, последует решение о ссылке вас в более отдаленные места Вологодской губернии или взятие снова под стражу.

— Теперь вопросов больше нет, — поднялся и Урицкий.

Признаки туберкулеза, появившиеся у Урицкого в Печерской крепости, в сибирской ссылке и еще в большей степени в провинциальных тюрьмах Малороссии, все усиливались. Нужно было длительное лечение. Условия же европейского Севера в Вологде в самый короткий срок могли привести к трагическому исходу.

Но Моисей Урицкий вовсе не собирался дать возможность жандармам похоронить себя на Вологодском кладбище. Его ждала борьба, и он ее жаждал. А для того чтобы продолжать борьбу, нужно выжить. И в один из влажных вологодских дней наступающего северного лета, когда кашель сотрясал тело, пригибал к земле, Моисей написал заявление «по начальству» о разрешении «вследствие состояния здоровья выехать на срок ссылки за границу».

Полицейским врачам не требовалось много времени, чтобы определить острый характер туберкулезного процесса. Они констатировали, что болеань опасна для жизни, и царские чиновники были вынуждены заменить ссылку в Вологду выездом для лечения за границу. Было поставлено одно условие: поедет Урицкий за свои собственный счет и оплатит стоимость проезда до границы и обратно двух сопровождающих жандармов.

И опять пришла на выручку Берта. 20 августа 1908 года Моисей Урицкий получил от вологодского губернатора заграничный паспорт и 25-го выехал в Германию. Почему в Германию? Во-первых, в совершенстве владел немецким языком, а во-вторых, представлялось, что именно в Германии социал-демократическое движение носит легальный характер.

На пограничной станции распрощался с сопровождающими жандармами и покинул царскую Россию, но когда поезд покатил по чужой территории, Урицкий почувствовал вдруг, как что-то оборвалось в душе: ведь теперь на все время ссылки он оторван от родины и не сможет туда вернуться, так как будет немедленно арестован. И несмотря на всю ненависть к жандармам вообще, Моисей ощутил, чю ему не хватает этих двух русских, которые, понимая всю ненужность своей миссии, не докучали в пути, даже бегали на станциях, исполняя ею мелкие поручения, сочувствуя больному ссыльному.