Иван Шевцов - Лесные дали

Из кинотеатра "Зарядье" прямо на набережную хлынул людской поток: кончился сеанс. Николай Мартынович пошел к машине. Катя, русоволосая, большеглазая, стройная и тонкая в талии, как молодая березка, что на зеленом косогоре у подъезда гостиницы, стояла возле своей машины и смотрела на Кремль. Сказала с восторженным удивлением:

- Я раньше не видела Кремль со стороны Василия Блаженного. Красиво, папа, правда?

- Величаво, - ответил Цымбалов, садясь в машину.

Потом через центр по желанию Николая Мартыновича выехали на проспект Калинина. Легкие высокие здания, похожие на раскрытые книги, смотрели весело и празднично на поток людей, текущий двумя ручьями по широким тротуарам. Простор нового, самого молодого проспекта столицы радовал душу.

Пересекли Садовое кольцо, за ним Москву-реку. Встреченные махиной гостиницы "Украина" и бронзовой глыбой памятника Тарасу Шевченко, въехали на Кутузовский проспект, который всем своим обликом резко отличался от Калининского. "И это хорошо, - подумал Цымбалов, - каждый проспект должен иметь свой индивидуальный, ярко выраженный стиль. Только б не окрошка, не винегрет".

Миновали Бородинскую панораму и Триумфальную арку. Здесь все напоминало героическую историю русского народа, над всем проспектом, над его прочными массивными зданиями витал дух Бородина. Грустные думы о трагедии у Белого пруда оттеснялись на время, уступая место горделивому душевному настрою. Потом они появлялись снова и снова, вызывая душевную боль. Они требовали каких-то действий, вмешательства. Николай Мартынович попросил дочь остановиться возле будки телефона-автомата. Позвонил в Министерство внутренних дел и сразу услыхал знакомый голос генерала милиции Николаева.

- Борис Васильевич, ты не мог бы меня принять. Есть разговор консультативного порядка.

- Да что за вопрос, Николай Мартынович. Всегда рад тебя видеть. Ты когда хочешь?

- Сейчас. Через полчаса могу быть у тебя.

- Жду. Заказываю пропуск, - ответил Николаев.

Сел в машину возбужденный, сказал дочери:

- Теперь поехали к Центральному телеграфу, на улицу Огарева.

У подъезда МВД сказал:

- Ты поезжай. Катюша, не жди меня. Я у Бориса Васильевича могу задержаться.

Она не спросила, зачем, догадываясь, что в связи с выстрелом в лесника.

"Дорогой Николай Мартынович!

Здравствуйте…

Спасибо вам за доброе, умное письмо, за слова, от которых теплеет на душе и верится в жизнь, в Человека и хочется работать и работать.

Да, Вы были совершенно правы: преступники ловко пытались замести следы. Видно, опытные, вышколенные негодяи. Правильно Вы писали: следствию пришлось здорово потрудиться, чтоб размотать этот грязный клубок.

Выездной суд шел два дня. Колхозный клуб был полон народу. Со всего района приезжали люди. У меня нет слов, чтоб передать вам всю атмосферу суда, рассказать, как реагировали люди в зале, простые советские люди, колхозники. Сколько было ненависти и презрения ко всем этим выродкам. И все-таки они воспитывались у нас, среди наших людей, не будем на это закрывать глаза и обманывать самих себя. И дело не только в том, что они совершили, даже не в тяжести и жестокости самого преступления. Уголовники в нашем обществе, к сожалению, есть и, наверное, еще долго будут. А тут же не просто уголовники, нет, Николай Мартынович, это что-то совсем другое, более страшное. Ведь у этих своя идеология, чуждая нашему строю, враждебная Советской власти душа. Вот что страшно. И они считают себя "обществом", а на нас смотрят свысока, с презрением. Откуда такие взялись? Я спрашиваю Вас, инженера человеческих душ. Не мы же, педагоги, в этом повинны, нет, не мы. Выходит, у них были другие учителя. Какие и кто? Мы здесь не знаем. А вы-то должны знать, обязаны.

Решение суда Вы, очевидно, уже знаете: преступник получил пять лет, в отношении других суд вынес частное определение.

Вы удивлены? Возмущены мягкостью приговора? Зал негодовал. Нельзя допускать, чтоб подобные изверги ходили по нашей земле. Ведь он же случайно не убил!

А защитник доказывал, что он не думал убивать, что хотел только припугнуть, что он не предполагал, что ружье заряжено.

Здоровье Ярослава налаживается медленно. Ранение тяжелое, но надеемся на его молодой организм, на его силу воли. Я бываю у него в больнице два раза в неделю.

С этой осени мы завели в школе такой порядок: приходит в первый класс новичок и вместе с родителями сажает в сельском парке пять деревцев. И в течение всех десяти лет учебы школьник должен ухаживать за своими деревьями. Представляете - через десять лет юноша оканчивает школу, а его деревья выросли, шумят, провожают его в большую жизнь. Хорошо? Одобряете? Это на радость Ярославу. И новогодние елки посадили у себя во дворе те колхозники, у кого их раньше не было. Во всех окрестных селах. У каждого дома будет под Новый год наряжена живая елочка.

Ваше письмо я читала Ярославу. Он благодарит Вас и шлет привет. Да, у нас теперь новый лесничий. Валентин Георгиевич уехал в город: преподает в лесном техникуме.

Не забывайте нас, Николай Мартынович, почаще заглядывайте на свою родину.

Желаю Вам всяческих успехов и с нетерпением жду Ваших новых книг.

Алла".

"Уважаемая Алла Петровна!

Хорошую традицию вы установили с первоклашками. Это самый верный и действенный способ - прививать с детства людям любовь к лесу, к природе. Мне думается, вашу инициативу следовало б распространить на всю страну, на все школы - и городские тоже. В каждом городе, большом и малом, есть парки. Пусть же их создают юные граждане этого города. Я точно не знаю, но, кажется, у древних греков был такой обычай: родится, ребенок - и родители обязаны посадить и вырастить определенное количество деревьев, и не всяких, а именно маслин. Если же кто уклонялся от такого порядка, то их детям городской голова отказывал в разрешении вступать в брак. Строго, даже жестоко, верно? Но в результате в стране появились рощи маслин.

Или вот еще пример: есть у меня друг - Дмитрий Попов. Как-то зашел у нас с ним разговор об охране природы, и в частности о лесе. И вот какую он мне историю рассказал. Давно это было - в начале тридцатых годов В большом селе Славянском, затерявшемся где-то среди выжженных солнцем южных степей, жили да были комсомольские вожаки Митя Попов и Миша Бубнов. Надумали ребята силами молодежи озеленить свое село. Разбились на пары, и каждая пара должна была на определенном участке улицы посадить пять тополей и пять груш. Бубнов был в паре с Поповым. И начали они с того, что вырыли ямки для саженцев, положили в них перегноя. Две ямки напротив избы вдовы Бережной. И вот вышла эта Бережная и давай ребят ругать: "Ах вы такие-разэтакие, зачем ямки выкопали, хотите, чтоб я ноги себе сломала?" Но ребята все же посадили положенные им пять груш и пять тополей. Шли годы, разлетелись славянские комсомольцы в разные края, а посаженные ими деревья росли, набирали силу. Потом война пришла, фашисты, как Вы знаете, никого и ничего не щадили. Много груш и тополей в селе Славянском было спилено на дрова. Однажды после войны генерал Михаил Бубнов предложил своему другу детства, ныне работающему в Москве, Дмитрию Попову поехать вместе в отпуск в родное село. Тот согласился. Приехали. Встретились с родными, знакомыми. На другой день Попов сказал Бубнову: "А давай, Миша, пойдем посмотрим наши тополя и груши". Пошли. И вот что увидели: из десяти ими посаженных деревьев уцелели всего лишь два тополя. И представьте себе, один возле избы Бережной. Тополь могучий, с кудрявой кроной. Под ним скамеечка в тени. День был знойный, солнце палило. Друзья присели на скамеечку и начали вспоминать былое. Скрипнула калитка, на улицу вышла дряхлая, почти столетняя старуха. Они узнали ее - хозяйку избы, ту самую, что когда-то ругала их. Вышла, поздоровалась и тоже присела на скамейку. Она, конечно, не узнала в двух солидных мужах тех юнцов, которые лет тридцать с лишним тому назад сажали на сельской улице деревья. И рассказала старая незнакомым приезжим людям историю своего тополя. И ребят, посадивших тополь, по имени назвала. Помнила. "А как же я их ругала, как ругала Мишку да Митьку. Дура я, дура была. А теперь вот часто в тенечке сижу и их добрым словом поминаю". Переглянулись друзья, заулыбались. И потом открылись ей: мол, перед вами и есть те самые Миша Бубнов да Митя Попов. Что тут было!.. Ахнула старуха, всплакнула, давай их целовать, в дом зазвала как самых дорогих гостей, петуха зарубила, зажарила. И все говорила: "Спасибо вам за тополь, за радость". Понимаете, Алла Петровна, глубину благодарности человеческой?