Константинэ Гамсахурдиа - Похищение Луны

Долгое одиночество в Пещере великанов утомило Тараша, и он наслаждался прогулкой с другом детства. Беседуя с ним, Арзакан приближал к нему лицо, и только теперь заметил Тараш, как охмелел от водки Арзакан; даже уши у него покраснели.

— Ты стал здорово пить за последнее время, Арзакан, — заметил Тараш.

— А что же больше делать в этой дыре? Третий день уж, как мы с Сауром пьем. Пьем и стреляем в цель. Нет, Гуча, я не согласен с тобой; жизнь создана для труда и борьбы.

— Не знаю, как другие, а я прекрасно себя чувствую здесь, — ответил Тараш и, вынув из кармана махорку, стал крутить цигарку из газетной бумаги. — Мои часы остановились в Пещере великанов, — сказал он. — Вряд ли кто знает здесь который час. И числа я все перепутал. В этой обстановке отдыхаешь душой.

В Европе люди больны недугом времени, и я когда-то болел им. Однажды в Париже у меня ночью остановились часы. Я так привык к их тиканью, что тотчас же проснулся. Там ведь всегда спешишь. Спешишь и не замечаешь, как проходит жизнь.

А здесь время ползет на четвереньках, и ты теряешь чувство времени. Когда глядишь на эти ледники, то десять или двадцать лет кажутся мгновением.

Некоторое время они молча шли по обочине пашни. Арзакан шагал по меже, заложив руки в карман, понурив голову и уставившись в землю.

— Правда ли, Гуча, что ты женишься на Ламарии? Она уже готовит себе приданое.

— Как тебе сказать, — ответил Тараш, не глядя на Арзакана. — Я-то решил, но с Ламарией еще не говорил. Темур мне дал понять, что он не прочь иметь меня зятем. Я согласился.

— Ты серьезно говоришь это?

— Конечно. А то как же? Какие могут быть шутки! — и Тараш выпустил изо рта густой клуб дыма.

Арзакан и радовался и не верил. Мысли его тотчас же перенеслись к Тамар Шервашидзе. Он представил себе, как приедет в Мегрелию…

Но не выказал своей радости. С удивлением взглянул на Тараша.

— Чему ты удивляешься? — спросил тот.

— Как чему? Пара ли она тебе? Кажется, она даже не совсем грамотна.

— Вот это мне в ней и нравится. Она еще не отведала отравы театров, кино и глупых романов.

— Значит, ты собираешься жить здесь, в этой дыре?

— Эх, Арзакан, мне все равно — что здесь жить, что в другом месте. Я свыкся с Темуром. Он превосходный охотник, я многому у него научился. Войду в ласкари Кора Махвша и заживу с ними.

— Что это еще за чертовщина — «ласкари»?

— Это первобытная форма обобществленного хозяйства. Однако не каждый может в него войти, а только родственники по крови. Если вы уйдете отсюда, я пошлю Тарба выкуп и помирюсь с ними. Вот и Темур говорит, что Кора Махвш собирается послать Тарба выкуп. Ты, действительно, намерен весной ехать в Тбилиси? Что говорит отец?

— Да он только и задерживает меня, а то я давно бы двинулся. Но я непременно поеду в Тбилиси. А отец, может быть, уедет к черкесам… Мне кажется, что ты хочешь остаться здесь, чтобы закончить свою работу.

— Уверяю тебя, — нет! Говорю тебе совершенно искренне, что я стосковался по земле. Жду не дождусь, когда Темур начнет пахать, хочу насытиться запахом земли. Я очень жалею теперь, что не изучал в Европе агрономию.

В душе моей пробудился зов земли. Не знаю, может, этому причиной моя преждевременная седина? Недавно, когда я шел из Пещеры великанов, я увидел старого свана, который с трудом тащился за сохой по подъему, Я взял у него из рук соху и пахал целый час. Запах свежевзрыхленной земли дурманил меня. Вспомнилось, как учил нас пахоте твой отец.

— Помнишь, Гуча, как ты свалился с бороны?

— Конечно! Я даже помню, что у быка Никоры на лбу была шишка, а один рог сломан. Как мы были тогда счастливы, Арзакан! Как беззаботно ходили мы по земле! Каждый день нам приносил новую радость и чудеса. И люди казались такими добрыми и прекрасными!

— Мы должны создать людей с новыми взглядами на жизнь. В Сванетии плуг революции должен очень глубоко захватить целину. Иначе этот несчастный народ неминуемо погибнет.

Тараш слушал молча, и Арзакан продолжал:

— Вот Саур: он парень хороший, но комсомолец не ахти какой.

— Я не обвиняю Саура, — заметил Тараш. — Что может сделать один Саур в этих условиях? Ты думаешь, чтобы переделать человека, достаточно десяти или двадцати лет? Кто знает, наслоения скольких культур можно найти в каждом из нас, если хорошенько поскрести? Совсем как те пласты, которые находят геологи, изучая формацию гор.

Арзакан оглянулся назад. Их догонял Саур. Приблизившись, он обнял Арзакана за плечо и приветствовал Тараша.

— Пойдемте поглядим, как наряжают к празднику Сакмисая. И водкой нас еще угостят, — предложил он.

— Что значит «Сакмисай»? — спросил Арзакан.

Саур попытался было объяснить, но не смог. Тараш пришел ему на помощь.

— Сегодня Муркваноба — День башни. В этот день сваны молятся богу плодовитости — Фаллосу и требуют от святой Ламарии, чтобы она дала им хороший урожай. Сельчане выбирают двух главарей — «Сакмисая» и «Шаха», которые угрожают и Ламарии, и самой богородице, если земля плохо уродит.

Арзакан заявил, что ему противно смотреть на это скоморошество.

Но Саур подхватил его под руку и потащил почти насильно к башне, стоявшей неподалеку.

Раздались возгласы: «Темуров зять пришел!»

И вся семья высыпала им навстречу, прервав обряжение Сакмисая.

Саур объяснил хозяевам, что зять Темура пишет книгу о сванском Муркваноба и что поэтому надо показать гостю, как обряжают Сакмисая.

Тарашу Эмхвари не понравилось то, что сказал Саур, однако он промолчал.

Стоявшая в кругу молодежь вытолкнула вперед Нодара, русого свана с длинным кинжалом на поясе; потом двое парней принялись его уговаривать. Нодар отнекивался, смеясь и показывая свои сверкающие белизной зубы.

— Почему именно я должен быть каждый год Сакмисаем? На этот раз выберите Саура, а я буду Шахом.

Тем не менее Нодару вымазали лицо сажей, одели в лохмотья, на голову нахлобучили кожаный мешок и к поясу привесили вырезанный из карагача фаллос. Но-дар строил гримасы, потешая народ.

Началась попойка. Чару Махвша поднесли «профессору». Тарашу опять не понравилось, что сваны почему-то величают его профессором.

Чаша с водкой уже обошла круг. Арзакан сначала отнекивался, потом вошел во вкус; то и дело осушал чашу и передавал ее Тарашу.

Сидевшие за трапезой сваны громко смеялись, гоготали. Тараш чувствовал, что его мутит. Внезапно закружились, пустились в пляс все предметы. Лица сотрапезников, сидевших вокруг него, заплясали, точно фигуры на экране на заре кинематографии.

Теперь толпа, сопровождавшая Сакмисая, повалила в другой дом. Все смешалось: лай собак, крики ребятишек, женский визг, гогот мужчин. Тараш чувствовал, что соловеет, однако старался внимательно следить за церемонией обряжения.