Константинэ Гамсахурдиа - Похищение Луны

На дворе и в палисаднике тихо. Арзакан удивился: никогда ему не доводилось видеть в Зугдиди этой старинной башни с пристройкой. До его слуха долетело, как Тараш задвинул засов.

Долго, долго стоял Арзакан Звамбая, не шелохнувшись, укрытый тенью огромной липы.

«Отчего, в самом деле, Тамар сказала ему: «Любишь другую?» — думал он. — Может, Каролину?»

Искра надежды вспыхнула в его душе.

Тихо кончалась безлунная ночь. Тени отделялись от контуров деревьев. На дубовую рощу лег туман. И был дубняк мрачен, как темный замысел братоубийцы.

Рано утром Тамар, еще не совсем оправившаяся, вышла посидеть под ореховым деревом. Ей хотелось побыть на свежем воздухе. Маленькая Татия ерзала у нее на коленях.

За столом, накрытым к завтраку, сидела Каролина и просматривала газеты.

Тамар держала в руке игрушечную трещотку. Девочка изумленно прислушивалась к занятному шуму. Когда игрушку подносили к ней совсем близко, почти к самому уху, она радостно визжала. И тогда Тамар казалось, что это кричит какая-то неведомая птичка.

Тамар целовала девочку, и поцелуи розовыми пятнами оставались на щечках ребенка.

— Не будь этой трещотки, извела бы нас Татия, — заметила Каролина, оторвавшись от газет.

Даша запоздала, коровы еще не были пригнаны с пастбища, и проголодавшуюся девочку надо было чем-то развлечь.

В верхушках деревьев играл солнечный луч. В ветвях деловито сновали иволги. Жаворонки, взлетая к небу, возносили песнь летнему утру и отягченному плодами фруктовому саду.

Легионы кузнечиков исполняли свой дружный концерт. Вот в листве орешника начинал один, с тутового дерева отзывался ему другой. Из ясеневой рощи, зарослей орешника, из фруктового сада — отовсюду несся их стрекот, и подымался хор такой согласный, что казалось, кто-то невидимый дирижирует им.

Яркая, пестрая мошкара кружилась вокруг старого кряжистого орешника.

Каролина то и дело стряхивала с себя насекомых, падавших на нее с деревьев.

Букашки ползали и по заплетенным косам Тамар.

На плечо Татии села божья коровка.

— Это к счастью! — сказала Тамар, показывая ее девочке.

Татия уставилась глазами на божью коровку и опять восторженно завизжала.

Послышался звон колокольцев. Тамар обернулась.

Даша, пригнавшая коров, перелистывала какую-то маленькую книжку.

— Нашла время читать, Даша! — возмутилась Тамар. — Ребенок голодный, а ты чем занята!

Даша подошла, протягивая книгу.

— Вот, в лесу нашла. Я по-грузински не знаю, подумала, — может, что нужное.

Тамар взяла из ее рук блокнот.

На первой странице красным карандашом было написано по-французски: «Мечтания гуляющего в одиночестве».

Дальше был нарисован сказочный крылатый лев, точь-в-точь такой, какой встречается на барельефах древнегрузинских храмов.

На третьей странице по-английски: «Meditation and thougts about love». [23] Размышления о любви (англ.).

После этого начинался грузинский текст. Тамар узнала почерк Тараша Эмхвари и молча продолжала перелистывать книжку.

Каролина стала рядом с Тамар, прочла заголовки, но текст разобрать не могла.

— Интересно, кто автор? — полюбопытствовала она. Но Тамар почему-то не сказала ей этого.

Взяв на руки Татию, Каролина ушла из сада. Тамар принялась за чтение.

Автор считает необходимым временно прервать свое повествование и познакомить читателя с несколькими страницами из дневника Тараша Эмхвари. Но читателю придется перенестись на два года назад и на четки событий нанизать рассказанное здесь.

«Париж, 1928 г., 13 апреля.

Наскучило мне каждый день встречать в этом кафе «гениальных ипохондриков». Влюбленные в себя писатели и художники, эксцентричные кинозвезды, продажные журналисты, болтовня о философии, поэзии, искусстве.

Мне кажется, в наш век слишком много говорят об искусстве. Это, безусловно, вредно.

Хуже всего, когда этим занимаются сами творцы.

Создавай, а не болтай, творец! Именно тот, кому не удаетея творчество, чаще всего и попадает в коварную паутину отвлеченных рассуждений.

На дворе туман. Болит голова. Идти на лекции лень. Первую лекцию я уже пропустил — «О религии будущего».

Напротив меня сидит какая-то американка. Разве не похожа она на кобылу, выпущенную в марте на свежую траву?

Да, о религии.

Кто ее придумал? Религия сейчас нужна лишь тем, кто болен цивилизацией. Так аперитив нужен болеющим желудком.

А будущее? Будущее так же мало реально, как и прошлое. Все это — лишь формы нашего воображения.

Может быть, и настоящее тоже?

Конечно: не успеешь перенести на бумагу мелькнувшую мысль, как она уже становится прошлым.

По дороге в кафе встретил Элен Ронсер. «Встретимся вечером в главном вестибюле Одеона», — предложила она. (Если в Париже случайно столкнешься со знакомой, то наверняка тут орудует рука богини случая Тихэ.)

Элен Ронсер раздразнила мою фантазию.

Но она католичка, а от католических девушек отдает каким-то специфическим запахом. Я не выношу его. Недавно на Вандомской площади я попал под проливной дождь и поспешил укрыться в церкви. Два монаха молились, забившись в угол. Свечи распространяли бледный свет.

И повсюду среди опустевших скамей пахло ладаном. Мне хотелось бежать оттуда, но на дворе лил дождь…

Когда, возвратившись домой, я переодевался, моя одежда источала запах католицизма.

Так же пахнет Элен Ронсер. Удивительно, ведь сколько духов выливает она на свое тело и одежду.

Ах, этот запах! Он омрачил осиянную радостью душу человека.

Париж, 15 апреля.

Сегодня получил письмо от матери. Не вскрою, подожду несколько дней. Хочу найти в нем что-нибудь, чему можно порадоваться.

(Дальше несколько строчек было зачеркнуто. Несмотря на все старания, Тамар не смогла разобрать их.)

На бульваре Сен-Мишель встретились грузинские эмигранты — из тех, что на парижских улицах готовят вертела для улетевших журавлей.

— Правда ли, что эмигрантское бюро посылает тебя в Грузию с секретным поручением?

Я стал отрицать, сказал, что еду в Марокко.

Вахтанг VI, законный царь Грузии, некогда отвез в Россию несколько тысяч отменных мужей. Но из его эмиграции ничего не вышло.

А ведь когда это было? В век легитимизма! Что же могут сделать эти серенькие журналисты?

Нет, нет, милые мои, я не поеду в Грузию. Я еду в Марокко, хочу помочь риффам в их борьбе против французов. Вообще я в таком настроении, что стал бы помогать чертям в борьбе против чертей же.

Да, да, я еду в Марокко, в Марокко!

Думайте, что это так. Не люблю, когда люди знают, где я, что я делаю, о чем думаю. Не люблю также, когда прохожие заглядывают мне в глаза. Мне очень нравится обычай венецианских грандов не появляться на улице без маски.