Георгий Суфтин - След голубого песца

— Шибко твоя девка ему глянется. Он говорит, если не возьмут крюк, вернешься с крюком обратно, сам ночью приеду, всё равно увезу девку...

— Ну, так ему это и удалось бы, — самодовольно ухмыльнулся Сядей-Иг.

Нюдя накинула паницу и быстро вышла из чума. Зачерпнув горсть снега, приложила к виску. Вздрогнула, почувствовав, как острый холод проник в жилы, дошел до самого сердца.

Там, где речка Янзарей, выгибаясь крутой дугой, обходит сопку, на мысу стоит чум Лагея. Сегодня с утра вокруг него оживленно. Одна за другой подъезжают упряжки. Длинный ряд саней тянется вдоль берега. Хореи, воткнутые в землю, что частокол. Из распряженных оленей — немалое стадо.

Лагей женится. Стриженый под горшок, сияющий, в новенькой малице, утыканной вокруг ворота светлыми пуговицами, он ходит среди гостей, довольный предстоящей свадьбой. Ещё бы! Ведь он сосватал дочь не чью-нибудь, а самого Сядей-Ига. Вся тундра знает о богатстве этого толстяка. Породнившись с ним, можно изрядно умножить и свое богатство. И дочь Сядея, сказать по правде, не последняя среди других. Молода и красива. Поискать надо девушек с такими черными, отливающими синевой косами, с глазами, как у важенки, большими и нежными, с ярким румянцем на смуглом лице. Он сам видел: когда Нюдя в белой панице, разукрашенной цветными сукнами, в белых камусных пимах, мягко облегающих ногу, в лазоревом полушалке, накинутом на плечи, идет по стойбищу, ненки завистливо перешептываются, а молодые оленеводы вслед ей поворачивают головы. Теперь ему, Лагею, не понадобится поворачивать голову...

Лагей доволен. Доволен и будущий тесть Сядей-Иг. Ему тоже по душе жених. Давно приглядывался к нему старый оленщик, удивлялся, как Лагей после смерти отца быстро научился хозяйствовать, не только сохранил оленье стадо, но и приумножил его, не растерял по молодости и неопытности достаток в чуме, а завел новые лари. Далеко парень пойдет, того и гляди самого Сядей-Ига перешибет в деле. У хитрого Сядея расчет простой: зачем иметь соседа, который вот-вот подомнет тебя? Лучше породниться с ним, а потом стать рядом чумами, жить одним хозяйством. Попробуй тогда кто-нибудь из других многооленщиков оказаться поперек Сядеевой дороги. А особенно это важно нынче, в это непонятное время...

Вот почему приезд Халтуя с обгорелым крюком вывел старика из мрачного настроения и заставил не поскупиться на чарку водки и свежую оленину. Хоть и не любил Сядей-Иг этого длинноногого болтуна, всё же удостоил его чести сидеть на почетном месте за столом, вокруг которого сиживали только самые почтенные, по понятиям Сядей-Ига, люди.

Правда, он видел, что Нюдя почему-то не была рада. От внимания отца не ускользнуло, как дочь с неохотой приняла от матери крюк, привезенный Халтуем. Но что смотреть на девку! Родительской воли дочь не переступит.

Запылали костры, густой белый дым взвился к облакам, возвещая о близком пиршестве. Над кострами огромные медные котлы. Приятный запах вареной оленины разносится по стойбищу. Клокочут, вскипая, чайники. А на санях, покрытых свежими шкурами вверх мездрой, только что разделанные оленьи туши, свежая рыба, горы пряников и сухарей.

Гости, стараясь показать безразличие ко всему этому обилию еды, расхаживают около, переговариваются друг с другом о погоде, о промыслах, о своих оленеводческих делах, а сами украдкой нет-нет да и взглянут в сторону пиршественных приготовлений, принюхаются, проглотят слюну.

Все ждут невестиного приезда. Но собаки тихо лежат под нартами, не тревожатся. Тундра, местами покрытая зеленой травой, местами серая, с потрескавшейся от зноя поверхностью, пустынна, безжизненна, насколько хватает глаз. Халтуй как главный распорядитель свадебного пиршества беспокоится больше всех. Наконец он не выдерживает и, неуклюже размахивая длинными руками, идет к сопке. Он карабкается на самую вершину и из-под его ног струится подхватываемый ветром сухой песок. Издали кажется, что под Халтуем дымится костер. Остановившись в неподвижности, он долго смотрит туда, где должен находиться чум Сядей-Ига. А невесты всё нет и нет. Уж тень от сопки потянулась к Зеленому мысу, где раскинулось стойбище, уже в зарослях приречного кустарника притих, улегся ветерок, и комары тучами поднялись над поймой, зазвенели, кидаясь на людей.

Невеста всё не едет, Халтуй всё стоит, как истукан, озаренный багровым отсветом заката. Лагей потерял свой праздничный вид, ушел от людей в чум, сел на оленьи шкуры, серый от обиды и стыда. Он решил, что его обманули, осрамили на всю тундру. У погасающих костров гости, голодные и обиженные, группами сидели на траве, судачили и недоумевали, что делать, не ехать ли подобру-поздорову восвояси. На неудавшемся пиру какое уж угощенье. И все решили, что ныне между Лагеем и Сядей-Игом начнется жестокая вражда. Среди самих гостей произошло безмолвное размежевание. Одни — на стороне Лагея, другие — на стороне Сядей-Ига, а больше таких, которые в душе радуются ссоре двух богатых оленщиков. Пусть их погрызутся — это не хуже, а лучше, пожалуй.

Кое-кто уже начал сматывать тынзей, чтобы идти к стаду для ловли оленей. Но в это время Халтуй замахал руками, гортанно крикнул. Услышав его крик, собаки кинулись в тундру. И вскоре на горизонте показались упряжки, быстро мчащиеся к чуму.

Появился Лагей с тынзеем в руке. Приближалась торжественная минута поимки невестиных ездовых. Нюдя, как и полагается невесте, ехала на передней упряжке, украшенной яркими лентами, увешанной бубенчиками и разноголосыми колокольцами. За ней длинный свадебный поезд упряжек, на которых ехали родители невесты и их близкие родственники. Невдалеке от стойбища невестина упряжка рванулась в сторону и стала забирать широкий круг. Таков обычай. Невеста будет кружить на своей упряжке около чума до тех пор, пока жениху не удастся накинуть на рога её ездовых оленей петлю тынзея. Изловчится жених, сумеет захлестнуть петлей оленьи рога — быть свадьбе. Не сумеет — не суждено ему повязать голову нареченной свадебным платком. Но такого не бывает. Разве невеста решится ускакать от жениха — остаться в вековушах?

Нюдя погоняет легким хореем послушного передового. Сильный красавец хор, закинув на спину голубые ветвистые рога, мчится легко и бодро. Пристяжные, покорные его воле, не жалеют своих быстрых ног. Легкие нарты скользят по траве, почти не приминая её. Кажется, что упряжка летит по воздуху, и это не бубенцы, не колокольчики звенят, а сам ветер, полный желания догнать неудержимо рвущихся вперед оленей.

Лагей — весь внимание. Напрягшись сильным телом, он ловит момент, чтобы кинуть тынзей наверняка, без промаха. Вот упряжка приближается к тому бугру, где он стоит. Гости замерли, затаив дыхание. Сейчас, сейчас, сейчас...