Георгий Суфтин - След голубого песца

— Это не простая бумага, дорогой друг, — берет Ясовей под локоть Вынукана и пытается подвести к карте. — Это вся наша земля.

Старик упирается, не хочет подходить к страшной бумаге.

— Да ты не бойся, посмотри. Вот видишь: это все земля, тут горы, реки вьются. Тут леса, а это море...

Вынукану и страшно и любопытство его берет. Ловко как получается, на бумаге реки и горы. С опаской он подходит к карте.

— Тут Большая земля, тут Малая. Понятно?

Вынукан изумляется.

— Вот так да! И Малая земля видна.

— А здесь, гляди, Янзарей-река к морю бежит...

— Ишь как ловко! И Янзарей-река показалась. А моего чума, кабыть, не вижу.

— Твой чум слишком мал, его на карте не увидишь.

— Где же увидишь мой чум. Ты его не рисуй. Ламбеев рисуй, если хочешь, Пыреркин тоже, рисуй. Можно. А мой не надо...

— Хорошо, не буду твой чум рисовать, — улыбается Ясовей... — Пусть его твои дети нарисуют сами, когда выучатся в школе. Согласен?

— Ну, если сами нарисуют, так что поделаешь...

Ясовей повел гостя по классам, показал парты, изобразил мелом на доске чум, оленя с нартами. Вынукану очень понравилось.

— Ловко у тебя получается, как на самом деле.

В спальне для школьников рядами стояли железные койки с мягкими тюфяками, с простынями под одеялами. Тумбочки, столы, покрытые клеенкой, стулья — всё похвалил Вынукан.

— Богато живешь. Не хуже купца. Всего много.

— Это не мое. Ваши дети тут будут жить.

— А ты их совсем отберешь? В чум отпускать будешь ли?

Ясовей в душе ликовал. Всё-таки одного, кажется, убедил. Вынукан, как видно, постепенно сдавался. Возвращаясь после осмотра школы вместе с Ясовеем в учительскую, он уже разговаривал не с такой настороженностью, как вначале, держался свободнее. Сел не на стул, а прямо на пол, как привык сидеть в чуме.

Вдруг он вскочил, подбежал к Ясовею и схватил его за голову обеими руками, стал шарить в волосах, хмыкая и бурча что-то себе под нос. Ясовей осторожно высвободил голову.

— Ты что? Что такое случилось?

— Удивленье да и только, — всплескивал руками Вынукан, — как люди врать могут. Халтуй наболтал, он болтун и есть. Пырерко поверил, меня в сомненье ввел. Я дурак уж тоже верить начал. А ведь нет его, нет третьего-то глаза...

Сообразив, в чём дело, Ясовей мягко отстранил старика, усадил его за стол. Сказал Нюде, чтобы принесла чаю, конфет, печенья, стал угощать Вынукана. Тот, довольный, говорил:

— Ты, я вижу, хороший человек. Худому-то моих ребят не учи. Старший парень баловник, с ним построже. Однако в баню не води. Не надо. Зачем ребят в кипятке варить? Не будешь? Скажи...

Ясовей, чтобы не расхохотаться, отвернулся, укладывает тетрадки в ровную стопку, отвечает:

— Нет, нет, не буду я твоих ребят в кипятке варить.

— Вот и ладно. А бумагу, если хочешь, им показывай. Только не худую бумагу с царским клеймом, а вон ту, на которой вся земля показана...

Собираясь уходить, Вынукан долго мялся у двери, потом вернулся и положил на стол лисьи меха.

— Пускай твои будут, — сказал потупясь. — Не обижай, возьми. В подарок. Другу в подарок, понимаешь?..

Ясовей снял со стены ружье и подал Вынукану.

— Хорошо, ты мне даришь лисиц, я тебе в знак дружбы дарю тоже. И пусть наша дружба будет так же сильна, как сильно бьет это ружье...

С крыльца Ясовей долго смотрел вслед уходящему Вынукану.

Тудако протер глаза, всмотрелся, снова протер... Что за наважденье? На мысу появилось чудо. Невдалеке от чума тундрового Совета, на пригорке стояло странное сооружение, каких Тудако и не видывал, — серая брезентовая палатка, рядом на длинном шесте флаг и фонарь с веселым помигивающим светом. Вот так-так! Поудивлявшись, Тудако решил доложить супруге — ей виднее, как отнестись к чуму.

— Тирсяда, ты в бумагу смотришь, а видишь ли, что вокруг твоего Совета делается? — спросил Тудако, прищурив левый глаз.

— А что вокруг делается, Тудако? Пурга опять началась?

— Вот, пурга! Про такие пустяки я бы и говорить не стал. Холщовый чум из земли вырос и лампа на верхушке шеста зажглась...

Тудако приоткрыл левый глаз и снова закрыл в ожидании эффекта от своего сообщения. Но Тирсяда была спокойна. Она шелестела своими бумагами и, дохнув на печать, прикладывала её не торопясь. «Вот она всегда такая, ничем её не проймешь, — сказал про себя Тудако и стал считать, сколько печатей поставит жена. — Раз печать, два печать, три печать...» После пятой печати Тирсяда оторвалась от бумаг и строго посмотрела на супруга.

— Ты долго ли сегодня спал, Тудако? — неожиданно спросила она.

Тот растерялся.

— Ну, долго ли... Не так уж долго...

— От свету до свету?

— Так ведь зима, чего делать-то?..

— Делать-то тебе, верно, нечего. Вот ты и проспал, когда новый холщовый чум появился рядом с Советом. Это наша типография. Понял?

— Ти-по-гра-фия... Чего-то мудреное. Сроду такого в тундре не бывало...

— Не бывало, а нынче стало. То ли ещё будет...

Тудако хмыкнул и вышел из чума. Любопытство тянуло его сходить и посмотреть своим глазом, какая там типография объявилась. И было страшновато — кто её знает, что там такое... Всё-таки любопытство пересилило. Тудако вперевалочку зашагал к палатке. Осторожно обошел её. Увидел — перед входом человек в малице дрова колет. По тому, как неуклюже на нем сидела малица, Тудако понял: не тундровой житель, русский, надо быть. Человек, заслышав шаги, поднял голову. Курносый, белобрысый. Понятно, русский — окончательно решил Тудако.

— Здравствуешь, товарищ — сказал он, стараясь четко выговаривать слова.

— Привет, привет, друг, — весело откликнулся дровокол. — В гости пришел? Пожалуйста, милости просим в наш «дворец»...

Он торжественно откинул полог, прикрывавший вход в палатку. Тудако не очень смело, но зашел. На ходу он заметил: стенка у «дворца» двойная — снаружи плотный брезент, изнутри сукно. Он даже потрогал то и другое. В палатке было жарко. Железная печка гудела, бока её накалились докрасна.

— Садись, гость...

Хозяин придвинул какой-то ящик. Тудако покосился на него и сел прямо на пол. Хозяин хлопотал около печки. Гость, освоившись с полутьмой, стал разглядывать убранство палатки. В переднем её конце, там, где два окошечка пропускали тускловатый свет, стояли стопки ящиков — один на другом. Верхний ящик, заметил Тудако, разделен на маленькие клеточки. В клеточках что-то насыпано. Тудако пощупал — твердое. Он взял щепотку — гвозди, наверно. Почему тупые? Посмотрел на пальцы — все замазались. Тудако бросил грязные гвоздики обратно. Его привлекла машина, стоявшая посреди палатки Огромное колесо, больше, чем у деревенской телеги, маленькие колесики с зубцами, плоский лоснящийся круг, будто большая тарелка... Тудако незаметно коснулся круга пальцем. Ощутил что-то вязкое. Посмотрел на палец — весь черный. Удивительно, всё здесь мажется...