Агния Кузнецова (Маркова) - Мы из Коршуна

Художник рассказал о знаменитом партизанском отряде братьев Черви. Их было семеро: Эттон, Овидио, Агостино, Фердинандо, Альдо, Антеноре, Деминто. Отряд был грозой фашистов. В нем сражались русские, англичане, французы.

Фашисты выследили братьев Черви в их собственном доме. Партизаны сражались до последней минуты, до тех пор, пока фашисты не подожгли дом, и только после этого удалось им схватить братьев.

– А в этом отряде не мог быть мой отец? – взволнованно спросил Ваня.

– Нет, его там не было, – ответил Рамоло Марчеллини. – Я интересовался списком фамилий русских партизан в отряде братьев Черви.

Торквиний Маклий снова вспоминал свой отряд:

– Был у нас один русский – Степан Березкин. Молодой. Ростом низенький. Глаза синие-синие. Как попал к нам, не помню. Итальянский язык знал совсем плохо. Заговорит – мы смеемся. Веселый, общительный такой. Песни хорошо пел. Мы все любили русские песни. Вечером соберемся в избушке и слушаем, как поет под гитару наш Степан Березкин.

Как-то среди ночи поднял нас выстрел часового. Сигнал – значит, тревога. Были у нас тайные тропы, по которым мы могли уйти незамеченными. Прикрывать уходящий отряд добровольно остались пятеро. И среди них Степан Березкин. Через несколько дней мы нашли их трупы. Похоронили на открытом холме, в братской могиле: четверо итальянцев и среди них один русский, сложивший голову за общее дело…

За столом стало тихо.

– Ну, оставим эти грустные воспоминания, – сказал Марчеллини, – тем более что наша достопочтенная хозяйка несет ужин.

Действительно, в дверях появилась хозяйка траттории с огромным подносом в руках.

Заговорили о музыке, прислушались к гитаристу, постоянному музыканту траттории.

– Вам нравится эта тихая музыка? – спросил Елену Николаевну режиссер.

– Очень, – ответила та, – именно потому нравится, что она тихая. У нас тоже любят гитару.

Вера сказала, что Саша хорошо аккомпанирует себе на гитаре, когда поет. Марчеллини, да и Минна, переводившая их разговор, ухватились за эту фразу. Марчеллини вскочил, подошел к музыканту и попросил у него гитару для Саши.

Сердце у девушки замерло. Но отказаться петь было невозможно. Она встала, немного отошла от стола. Несколько мгновений стояла потупившись, потом вскинула голову, улыбнулась, в глазах ее зажглись неспокойные огни, вспыхнули щеки ярким румянцем. Она в одно мгновение удивительно похорошела. И вот уже слышен ее чистый низкий голос:

Аоста и Марчеллини переглянулись. Саша старалась петь тихо. Но она привыкла петь во весь голос на берегу реки, на таежных полянах и вскоре перестала сдерживать свой голос. Она была уже не в траттории на острове Капри. Ей казалось, что темным вечером идут они с Ваней по дорожке парка, залитой лунным светом. Это ему спела она с особым чувством:

В траттории смолкли разговоры. За столиками перестали ужинать, а музыкант-итальянец, не сводя восторженных глаз с русской девушки, приблизился к столу.

– Она певица, – шепнул Роберто Аоста режиссеру.

– Отличный голос, и почти поставленный! – так же шепотом ответил Марчеллини.

Саша кончила петь, все присутствующие зааплодировали.

– Синьорина Саша, карашо, – сказал Рамоло Марчеллини по-русски и, склонившись к Минне, о чем-то быстро стал говорить.

– Синьор Марчеллини слышал, – перевела Минна, – что Сибирь славится красивыми старинными песнями. Не споет ли синьорина одну из них?

Саша перебирала в памяти старинные сибирские песни. Выручила Елена Николаевна, предложившая спеть хором.

– Синьорина Минна, переведите, пожалуйста, – сказал Федор Алексеевич. – Мы споем народную песню «Глухой неведомой тайгою». Это о каторжнике, бежавшем из царской ссылки.

Саша подняла голову и снова преобразилась, расцвела. Она взяла несколько сочных, густых аккордов, запела :

повторил хор не очень слаженно. Хористы переглянулись и снисходительно улыбнулись друг другу. А Саша продолжала:

Аоста вдруг вскочил, протянул вперед руку, точно успокаивая кого-то, потом взмахнул ею и серьезно, без улыбки, стал дирижировать хором.

Кончили петь. Несколько секунд стояла тишина, а затем долго не смолкали аплодисменты.

Потом под гитару Роберто Аоста с Марчеллини исполняли итальянские народные песни.

Разошлись поздно.

Рамоло Марчеллини и Роберто Аоста проводили русских в отель «Белый кот» и теперь медленно шли к своему отелю по узким улицам Капри.

Было совсем пусто. Свет фонарей и витрин магазинов скудно освещал дорогу. Было тихо, только музыка из ночного клуба, расположенного внизу отеля, некоторое время сопровождала итальянцев.

– Я очень доволен, – говорил Рамоло. – Я договорился с художником встретиться завтра. В его руках материал ценнейший. А что вы скажете по поводу синьорины Саши? Не правда ли, чувствуется талант? Есть темперамент и внешность.

– И вы представляете, такая девушка родилась и выросла в Сибири, в глухой деревне, и за все свои шестнадцать лет даже в городе не бывала, театра не видела.

– Не представляю, почему она не поинтересовалась городом! Разве уж так сложно съездить в город?

– Ах, Роберто! Вы забываете, что такое Советский Союз! Расстояние от Коршуна до областного города – это все равно что от Рима до Венеции.

– Да, я действительно не представляю таких расстояний, – согласился Роберто. – А ведь именно это определяет многие стороны жизни русских. Нельзя об этом забывать в сценарии.

И они заговорили, а потом оживленно заспорили о сценарии, план которого прошлой ночью закончил Роберто Аоста. Так шли по улицам Капри режиссер и сценарист, и никто не попался им навстречу, никто не отвлек от разговора, кроме одной прохожей. Это была все та же мулатка, которая так заинтересовала русских. Только она прошла мимо итальянцев, не замечая их. Она держала на ладони крошечный радиоприемник. Энергичный джаз ритмично и долго еще ударял в уши, после того как женщина в брюках и белой кофточке, пританцовывая, прошла мимо, устремив куда-то в темное небо задумчивое лицо.

После завтрака сибиряки сидели в саду, поджидали Роберто Аоста и Рамоло Марчеллини. Подошел хозяин отеля «Белый кот» синьор Альберто Бранка. Он приветливо поздоровался со всеми. В его больших карих глазах светился неподдельный интерес к русским.