Агния Кузнецова (Маркова) - Свет-трава

– В зимнее время рыбачить труднее, – сказал Никита Кириллович. – Труднее уже потому, что работать приходится на морозе…

И Никита Кириллович с увлечением стал вспоминать, как рыбачила его бригада в эту зиму на реке Звонкой.

Маша представляла себе гладко замерзшую реку, запорошенную снегом, сверкающим на солнце разноцветными огоньками. На середине реки голубеет вода в проруби, выдолбленной ровным кругом.

Никита Кириллович (Маша почему-то представляла его себе в белом дубленом полушубке и в шапке-ушанке с отворотами из белого же барашка) привязывает на шнур грузило, а подальше – небольшую прозрачную льдину. Отмерив от проруби сорок метров, помощник его палкой проводит черту поперек реки. Здесь долбят вторую прорубь и шестом с крючком на конце пытаются поймать шнур с привязанной льдиной. Но это не так просто. Течение реки относит легкую льдину вправо или влево. И то там, то здесь тяжелыми пешнями долбят рыбаки новые проруби.

Наконец льдина, играя и поблескивая, как рыба чешуей, со звоном ударяется о край проруби. Ее вытаскивают. Вытягивают на лед мокрый, тут же покрывающийся легким ледком шнур, привязывают к нему крючковатую снасть и опускают под лед. Другой конец рыбаки тянут на бечеве в первую прорубь.

– Дело наше не очень сложное, но если к нему по-серьезному подходить, требует размышлений, – увлеченно продолжал Никита Кириллович. – Вот, к примеру, такой случай. Не один час затрачивают рыбаки для того, чтобы поймать в проруби льдину. Часто я задумывался над тем, как бы сократить время. Как узнать, где она подо льдом плавает? И придумал наконец. Теперь самому смешно, что ни я, ни товарищи до такого простого способа додуматься не могли. Взял я банку из-под консервов, положил в нее подшипник и запаял. К банке ручку приделал и привязал ее к шнуру вместо льдины. Запустишь шнур в прорубь, течением банку шевелит, она гремит под водой – и сразу можно определить, в каком месте вторую прорубь делать.

– Как это остроумно придумано! – похвалила Маша.

Ей хотелось о многом еще порасспросить Никиту Кирилловича, но он встал и, пожимая обеими руками ее руку, сказал:

– Пора мне, Мария Владимировна. Наговорился вволю, а главного не сказал. Есть у меня одна мечта. Никому я о ней не рассказывал, а вот с вами хочется поделиться. Только об этом надо не здесь говорить, а выйти за деревню, чтобы показать вам кое-что…

– Ну что же, – с готовностью сказала Маша. – Давайте как-нибудь выйдем за деревню.

И они условились встретиться в следующее воскресенье.

У Маши тоже была одна мечта, о которой она, как и Никита Кириллович, еще никому не говорила.

За долгую зиму в больнице ей приходилось лечить больных малярией. От местных жителей она слышала, что вблизи села находится болото, в котором плодятся малярийные комары. С девушками из Семи Братьев она ходила туда зимой на лыжах. Болото покрывали сплошные белые кочки да торчащие голые ветки заснеженного кустарника. Маша глядела на унылую равнину, мысленно перебирала все, что знала о малярии. Как же уничтожить этот очаг заболеваний? Все, что казалось таким возможным и простым в инструкциях, было недоступным и трудным на деле.

Суровую зиму Сибири не могла перенести маленькая живородящая рыбка гамбузия, которая уничтожает личинки комаров в Грузии, Азербайджане и в советских республиках Средней Азии.

Вряд ли был расчет посылать сюда самолеты для опрыскивания этого маленького болота разными эмульсиями и ядами для уничтожения личинок комаров.

Слишком больших затрат потребовали бы работы по осушению болота. Но все же последнее казалось Маше самым возможным.

Она не раз пробовала заговорить об этом со своими коллегами, но малярийное болото не тревожило Веру Павловну. Она занималась нервными болезнями, а кроме того, считала свое пребывание здесь временным и рвалась в город. Она равнодушно посоветовала Маше:

– А вы организуйте комсомольцев и примените опрыскивание жилых помещений порошком «ДДТ».

На этом разговор окончился.

Но мысль об уничтожении очага малярии не покидала Машеньку. С увлечением перечитывала она книги и брошюры о малярии, которые привезла с собой и нашла в библиотеке больницы.

В одной из брошюр рекомендовалось так размещать сельские населенные пункты, чтобы малярийные комары – анофелес, летящие от водоема к деревне, в первую очередь встречали на своем пути помещения для скота, а не жилые дома и пили бы кровь животных, а не человека. Она знала, что такая планировка в виде опыта уже проведена в некоторых областях и республиках – и заболеваемость малярией в этих местах резко сократилась.

Но самым возможным Маше казалось все же осушение болота, и она с нетерпением ждала лета, чтобы действовать. Но она не знала, с чего начать. Посоветоваться же ей было не с кем.

И вот неожиданно Никита Кириллович оказался не только ее советчиком, но и единомышленником.

В ясный весенний полдень они стояли на взгорке за лесом. Легкий ветер шевелил стебли багула с набухающими почками. Раскачиваясь на его ветвях, неуверенно пробовали птицы застоявшиеся за зиму голоса и безбоязненно около Маши и Никиты Кирилловича взмывали в синее небо.

Внизу, залитые весенним солнцем, грелись не просохшие от снега поля. Их разрезала прямая, как стрела, трактовая дорога с канавами, рыжими от прелого прошлогоднего бурьяна. Дорога сужалась, переходила в улицу села. Серые дома и заборы с двух сторон сжимали ее, и сразу же от поскотины она становилась старой, разбитой, горбатой.

– Вот посмотрите, – говорил Никита Кириллович, – река Звонкая. Вы подходили к ней, слышали, как звенит она на перекатах? Потому и зовется Звонкой.

Маша смотрела по направлению вытянутой руки Никиты Кирилловича. За огородами, за полями бежала полноводная весенняя речка, изгибалась и петляла то в крутоярах, то в отлогих песчаных берегах.

– Вот там, за восемь километров от Семи Братьев, наш стан. Глядите направо, на проселочную дорогу. Представляете, каких физических трудов и денежных затрат стоит перевозка рыбы и рыболовных снастей по этому бездорожью, особенно в ненастную пору! А сколько времени приходится на это затрачивать!

Никита Кириллович стоял ниже Маши, упираясь начищенным сапогом в корни кустарника, завядшего на сыпучей песчаной почве. На Банщикове был новый синий костюм – гимнастерка и брюки-галифе, пальто, накинутое на плечи. Весь он был какой-то новый, свежий, радостный. Таким Маша его еще не видала и нет-нет да и оглядывала из-под опущенных ресниц его высокую фигуру, загорелое особенным весенним загаром лицо. Здесь, на склоне горы, в молодой, только начинающей жить зелени, Никита Кириллович казался ей какой-то неотделимой частью природы. В этот момент она не могла представить его на шумных улицах города. Ей казалось, что там он потерял бы главное, что располагало ее к этому человеку.