Лев Правдин - Океан Бурь. Книга первая

Но вдруг ставня со стуком распахнулась. Комната мгновенно осветилась, и все вокруг ослепительно заиграло разноцветными бликами. Володе показалось, что он попал в волшебную пещеру, набитую чудесными драгоценными вещами. Они тесно стояли и лежали на полках, за стеклами шкафов, на столе и даже на полу. Черные шкатулки таинственно мерцали в глубине шкафа разноцветной росписью и тонкой позолотой. На полке разгуливали толпы белых и густо нарумяненных дымковских баб, барынь, девушек в платьях, сверкающих чистыми красками и золотом. Были тут и бараны с золотыми рогами, и кони в красных и зеленых яблоках, под серебряными седлами. На другую полку выбежал целый табун коней, блистающих всеми оттенками обожженной глины. Коричневые, красные, зеленые, они мчались вперед, свивая в кольца свои гордые шеи.

Изделия из чистого белого или из желтоватого, как бы опаленного солнцем, дерева занимали целую стену. Каких только причудливых зверей, рыб и человеческих фигур не выдумывали безвестные мастера!

А на краю полки стоял старичок-лесовичок, собранный из шишек и сосновых веток, с бородой из седого мха. Он забрел сюда из коми-пермяцкой тайги.

Под стеклом на столе разместились изделия, выточенные из кости терпеливыми северными художниками. Они были настолько хрупкими, что предохраняющее их стекло, по сравнению с ними, казалось надежной броней.

На это стекло Ваоныч поставил большого белого лебедя. Володя не сразу заметил его. Он вообще ничего не мог заметить сразу. Он растерялся и онемел.

— Вот какие лебеди бывают у настоящего мастера, — донесся до него голос Ваоныча. — Смотри…

Белая птица плыла по зеркальному стеклу, как по застывшей водной глади. Изогнув шею, она почти касалась клювом воды. Каждое перышко на крыльях, каждая пушинка на груди были полны живого трепета.

Володя махнул рукой:

— Кш! — сказал он тихонько и не удивился бы, если бы лебедь вдруг вздрогнул и отплыл по стеклу, как по спокойной воде.

— Вот видишь! — радостно засмеялся Ваоныч. И как-то особенно ласково прошептал: — А Капитошкиным лебедям не захочется сказать «кш»!

Володя покраснел, оттого что невольно поддался на обман: деревянного лебедя принял за настоящего.

Заметив это, Ваоныч осторожно погладил лебедя и тихо продолжал:

— А ты не стыдись. Это не обман. Это искусство. Великий мастер тот, кто в мертвый материал живую душу вложит. Слыхал, как люди говорят про настоящего мастера: он в дело всю душу, вкладывает. Вот и в этого лебедя душа вложена. Видишь, какой он: красивый, живой!

— А зачем вы его в темной комнате прячете?

Спросил оттого, что ему стало жаль лебедя. Володя представил себе, как он сейчас уйдет на залитый солнцем двор, а лебедь останется в темноте, где пахнет пылью и нафталином. Никто его не увидит, и никто никогда не узнает, каким бывает настоящий лебедь.

— Зачем прячете? — повторил Володя.

— Тише! — сказал Ваоныч и показал на дверь. — Я тебе потом все объясню.

Он закрыл ставню и вывел Володю из чудесной комнаты. Еления по-прежнему сидела в своем кресле и любовалась на черную фигурку, поворачивая ее то одним боком, то другим.

— Хорош «Лебеденочек?» — спросила она, не глядя на Володю. И, не дожидаясь ответа, вдруг сообщила: — Деда твоего работа. Великий был мастер, а человек упрямый, бог ему судья. Это еще не самая его лучшая вещь.

Володя знал, что самое лучшее из всего, что вырезал из дерева дед, отдано на хранение в музей. Замечательные там вещи! Но самая лучшая — большой резной портрет. Назвал его дед «Веселый плотник», и говорят, что он похож на самого автора.

Сидит на чурбашке плотник. Отдыхает и топор большим пальцем пробует — остер ли инструмент. А сам посматривает на всех такими веселыми глазами и такая затаилась в бороде ухмылка, что всем ясно: остер у мастера топор, а язык и того острее. Скажет слово — вряд ли устоишь.

Смотрят на «Веселого плотника» люди, и вспоминают Володиного деда — Великого Мастера.

Мама иногда вспоминала о том, что есть у нее где-то двоюродный брат — Володин дядя. А где точно — не знала. Она помнила только, что фамилия его была не совсем обычная: Оседлый. Имя тоже: Гурий Валерьянович.

Ничего больше о нем известно не было, и, наверное, потому он казался Володе существом таинственным.

И вдруг от дяди пришло письмо:

«Дорогая наша сестрица, Валентина Владимировна, и какие еще существуют при вас дорогие сродственники, всем от нас низкий поклон. А я, если не забыли, являюсь брат ваш (сродный) Гурий, дорогой мамаши вашей сестрицын родный сын.

Дорогая сестрица Валентина, конечно Вы не помните нас, как живете Вы в городе, где много удовольствий и прочих культурно-политических мероприятий.

А у нас, как вам, может быть, уже известно, распустили МТС, и все машины и все имущество продали колхозам, то нам теперь тут нарушили существование. Я работал при МТС кладовщиком и считался как рабочий класс, а теперь заставляют вступать в колхоз. А нам этого не надо, поскольку у меня своя параллель и другое направление жизни, т. е. не колхозное.

Как Вы смотрите на это, дорогая сестрица, что мы всем нашим семейством прибудем к вам на постоянное жительство.

Семейство наше состоит из следующих лиц:

а) жена Александра Яновна 35-ти лет.

б) дочка Таисия Гурьевна 9-ти лет.

А также кое-какая живность и все, что требуется по хозяйству.

Нам неизвестно, какое ваше семейное состояние, а с нашим прибытием будет вам облегчение в жизни и всякое удовольствие…»

Прочитав письмо, мама обрадовалась:

— Вот и хорошо, что он надумал приехать. Мне одной не справиться с этим домом. А он, видать, человек хозяйственный.

В самом деле, дом требовал непрестанных забот и ухода. Тем более такой дом, построенный под веселую руку, да на долгую счастливую жизнь для большого дружного семейства. Обветшало крыльцо, потрескалась и начала осыпаться коричневатой трухой резная нарядная дверь. Крышу надо чинить, полы красить. Многое надо.

А что может сделать одинокая женщина, весь день занятая на работе? Ничего-то она сделать не может. Тут нужна мужская, хозяйская рука.

Советовали продать дом, и покупатели находились, но мама всем отвечала одно:

— Это не такой дом, который можно продать. Не могу я этого сделать. Ведь он с меня спросит, — указывала она на сына. — Вырастет и спросит…

Слушая мамины жалобы, Володя тоже горячо протестовал:

— Не продавай. Я не велю!

Мама смеялась:

— Вот видите: не велит…

Володя понимал, что маме и самой было бы тяжело расстаться с домом. Поэтому она обрадовалась приезду брата, все же не чужой человек будет в доме. По письму видно, что не очень-то он грамотный, но такие как раз и бывают самые хозяйственные.