Акакий Гецадзе - Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе

Взглянул я на него и почувствовал, как тело моё покрылось холодной испариной, — мне показалось, что из огромного красного гроба высунулись человечьи ноги и самостоятельно шагают пустынной улицей.

Я не знал, конечно, кого уложат сегодня в этот гроб, но пока что в нём оказались разбитые мои мечты.

«Хорошо ещё, — подумал я, — что гроб не упал мне на голову, — вот было бы удовольствие!»

Неподалёку купил я хлеб, шёл по улице и уписывал его. Вдруг кто-то меня остановил:

— Ты что это, друг, чёрствый хлеб гложешь? Идём со мной, заработаешь на горяченькое.

Я проглотил довольно большой кусок и сказал:

— Это уж смотря какое дело, батоно.

Человек привёл меня к новеньким тесовым воротам. Зашли во двор.

— Видишь вон те большие камни, снеси-ка их в овраг и те маленькие, что кругом валяются, тоже подбери, заплачу тебе, сколько следует, и обедом угощу.

Я оглядел двор оценивающим взглядом и увидел, что работа тут не по мне:

— Эти камни, батоно, придётся выкорчёвывать, они так вросли в землю, что даже вдвоём их не сдвинуть с места.

— Что, что ты городишь! По-твоему, значит, чтобы очистить этот двор, мне придётся вызвать сюда всё войско русского царя?!

— Ваша воля, батоно!

— Берись-ка за работу, не ленись. Вознагражу тебя достойно.

— Что говорить, батоно, ежели мне весь этот двор подарите, и то один не управлюсь, и всё тут! Вон эти мелкие камни, так их, если желаете, уберу, это пожалуйста, возьму с вас недорого. А те, увольте, нет!

— Мелкие, ха-ха! Нашёл дурака, с мелкими я и без тебя справлюсь, позову соседских мальчишек, они мигом их унесут. А раз так, давай-ка отсюда подобру-поздорову! — и он волосатой рукой указал мне на ворота.

Я ещё раз взглянул на каменные глыбы и убедившись, что хорошего из этого ничего не получится, молча вышел.

В полдень стало невыносимо жарко, кругом всё словно в огне раскалилось, и я свернул к Куре, — у воды всегда небольшой ветерок.

Отмель кишела голыми мальчишками — одни валялись на песке, другие с визгом и хохотом плескались в воде. «Жаль, — подумал я, — нет здесь волов, вцепиться бы какому-нибудь в хвост, и давай! — прямо на середине реки оказаться». Решил, войду по пояс, авось прохлажусь немного. Разулся, положил одежонку под камень, каракуль свой на камень надел и вошёл в реку по колено. Хорошо мне стало, приятно так. Окунусь-ка с головой разочек, подумал я. Окунулся раз, другой, третий, как гусь, вылез на берег, отряхнулся и лёг на песочек. Тут я заметил длинного худого парня, державшего в руках тоненькую палку, рядом с ним стояла такая же тощая, пёстрая собака.

Парень закидывал палку в реку, а собака стремительно кидалась в волны и выносила её на берег, дрожа всем телом и отряхиваясь, подбегала к хозяину и вручала ему палку, которую несла в зубах.

Я долго наблюдал за этой игрой и так увлёкся, что забыл обо всём на свете. Подул ветерок, и мне вдруг стало почему-то холодно. Дрожа всем телом, я повернулся к камню, под которым лежала моя одежда, и замер как громом поражённый, — под камнем было пусто, а на камне сиротливо торчала моя шапка да неподалёку валялись рваные панталоны.

Горе тебе, Караман, до чего ты дожил! Колени мои подкосились, я упал ничком и спрятал лицо в ладони.

— Что с тобой случилось, парень, может, в воде тебя кто укусил? — спросил меня какой-то тонконогий мальчишка.

Беззвучно протянул я руки в сторону своих драных панталон.

— Одежду у тебя украли, — ой, горе-то какое! Что за негодяй это сделал, попадись он мне, я шею ему сверну, — возмутился он.

— Какой-то хромой недавно что-то тащил, он, вероятно, и украл твою одежду, — сказал подошедший одноглазый верзила.

— Где, где?..

— Туда прошёл, к парому.

Я голышом со всех ног пустился к парому.

— Дядя, — спросил я паромщика, — здесь сейчас никто не проходил?

— Нет, сынок, не замечал что-то, а ты что, одежду потерял?

— Да.

— Ты из деревни?

— Да.

— Напрасно ищешь, сынок, всё равно не найдёшь. Здешние жулики всегда так поступают с вашим братом.

Печальный, возвратился я к своей шапке.

— Эй ты, у тебя одежду украли? — спросил меня какой-то мальчик, который успел снять рубашку и уже скидывал штаны.

— Падут на меня все твои беды, не видел ли ты случайно вора? — с надеждой спросил я.

— На тропинке повстречался мне какой-то горбун, под мышкой он что-то нёс.

— Правда?!..

— Чего мне врать.

Надел я панталоны, нахлобучил на голову свой каракуль и побрёл вверх по берегу искать вора в прибрежном лесочке. Мусору там валялось много, а вора нигде не было видно. Стемнело уже.

Не думал я, конечно, что возвращусь из Тбилиси с хурджином полным злата-серебра, но уж, что так вот разденут меня да бросят нагишом на берегу, этого я и представить себе не мог.

Эх, что это было за зрелище! И что им стоило, этим негодяям, оставить мне вместо шапки рубашку или уж брюки на худой конец!

По лесной тропинке прошли мальчик с собакой, собака бежала впереди хозяина, он что-то насвистывал себе под нос, а увидев меня, равнодушно спросил:

— Нашёл?

— Разве найдёшь! — я безнадёжно махнул рукой.

— Далеко живёшь?

— У большой мельницы, через три улицы.

— Есть у меня сосед, он даёт напрокат старьё, хочешь я его сюда пришлю?

— Ну а потом что?

— Ничего, одолжит тебе какое-нибудь барахлишко и до дому проводит, а за это ты ему денег дашь, а старьё тут же вернёшь.

— Откуда у меня деньги, все, какие были, в кармане брюк лежали.

— Одолжи у кого-нибудь, у соседа, например.

— Сосед ещё беднее меня.

— Ну, брат, даром теперь даже кошки не ухаживают.

Вдруг словно бес в меня вселился. Дай, думаю, одолжу одежду у этого мальчишки: затащу в свою хижину, раздену, отберу деньги и убегу. А стоило бы это сделать, потому как он, вероятно, и был сообщником того, кто меня обокрал.

Чего же мне было его жалеть. И тут я решил, что действительно вонючая душа у города; а какова же она у человека, который мог отнять последнее у несчастного деревенского оборвыша? Опротивел мне и город тот поганый, и незнакомый мальчик, которого я собирался задушить, но быстренько я этого беса из своей души изгнал. И как только смел я, несчастный, такое замыслить! Человека убить!!

Может, подумал, у него и пистолет есть, пристрелит он меня ни за что, лучше уж остаться голым, чем лежать мне безвременно в могиле.

Хозяин собаки понял, что от меня толку не будет, махнул рукой и пошёл себе по тропинке. Собака побежала сзади. Я посмотрел ей вслед и позавидовал:

«Счастливая, — думал я, — всегда на ней есть одежда, если уж сдерут с неё шкуру, а так украсть никто не украдёт. И в Куре она одетая купается, входит и выходит спокойно, зимой и летом в одних чохе-архалуке ходит, не жарко ей, не холодно… А я… Видела бы меня сейчас Гульчина!»