Савелий Леонов - Молодость

Трое военных спешили к оврагу, в котором притаились Настя и Тимофей. Старательно высматривая окрестности, они перебегали между кустами голого дубняка, падали ничком и снова оглядывались. Один из них был совсем еще юнец, двое других — рослые солдаты.

Вдруг из какой-то промоины вырвалась огненным пучком встревоженная лисица, метнулась от кустов. Настя видела, как солдаты испугались, затем один из них по-мальчишески рассмеялся.

— Душа в пятки ушла, ей-богу…

Голос показался Насте знакомым, а Тимофей, насторожившись, сказал:

— Слышь, дочка, не стреляй! Это Николка…

— Ах, батюшки! — лицо Насти вспыхнуло румянцем, глаза засияли от радости. — Он! Не от Степана ли?

Но почему Николка бежал с юга, когда Красная Армия дралась на севере? И что за люди с ним?

Настя и Тимофей поняли, что Николка и его спутники даже не подозревали об их присутствии. Солдатам надо было поскорее миновать редкий дубняк и скрыться в овраге. Вот они достигли косогора, где метнулась, лиса, и стремглав скатились в низину.

До партизан донесся приглушенный голос Николки:

— Не больше трех верст осталось… А тот лес я вдоль и поперек знаю.

Тимофей сунул за опояску приготовленный топор, вздохнул.

— Прячутся, видно, ребята. Погони боятся. Идем за ними — в Гагаринской роще объявимся.

Так двигались они друг за другом, хоронясь от людского глаза в ложбинах, пока не зашумели перед ними могучие дубы и не распахнулась гостеприимная лесная чаща. На опушке Николка оглянулся, легкий крик изумления и торжества вырвался у него из груди: следом шли отец и Настя.

— Папашка! Папашка! — закричал Николка и, бросившись на грудь старика, зарыдал.

— Дитё малое, — ласково говорил Тимофей, склонившись над сыном. — Нашелся! А мамки нету… Уехала с внучатами — и я вот тоже осиротел.

Спутники Николки смотрели молча, явно не одобряя такую шумную встречу. Потом один из них, что помоложе перевел взгляд на остановившуюся женщину и внезапно расплылся белозубой улыбкой.

— Видишь, Касьянов? — толкнул он локтем соседа. — Никак сама Настя Огрехова?

Касьянов промолчал.

Но Бачурин не сомневался в своей догадке. Он узнал бы эту молодую женщину за версту, так как много слышал о ней от Николки.

Настя подошла к ним.

— Здравствуйте, товарищи. Куда путь держите?

— От свата к зятю, — угрюмо сказал Касьянов, — поминки справляем… где ночевать, не знаем…

— Наверное, отставшие красноармейцы? О ночлеге не тревожьтесь. Добрые селяне еще не перевелись на свете хотя живут они теперь по-солдатски, в лесу.

— Про ночлег это он зря, — вступил в разговор Бачурин, — мой приятель не в духе… Вышла, понимаете, неудача. Под станцией Кшенью залучили нас, голубчиков, в плен…

— Ах, вы из плена? — оторопев, промолвила Настя. Между тем расстроенный до слез встречей с сыном

Тимофей звал всех к дому.

— Чего же мы тут стоим? — говорил он, здороваясь за руку с Касьяновым и Бачуриным. — Дочка, гости у нас дальние, — пора бы и за стол. Мальчонка-то, видать, совсем изголодался, — жалостливо посмотрел старик на тоненькую шею Николки.

— Голод—особая статья. Прихворнул Николка, — участливо отозвался Бачурин. — Пришлось из-за него задержаться неподалеку отсюда, кипятком с душицей отпоили — ничего.

— В Пушкарской слободе скрывались, у Красова, — добавил мальчуган. — Помнишь, Настя, железнодорожник такой был в нашем отряде?

— Машинист паровоза, силач?

— Вот, вот. Его белые хотели расстрелять, да он из контрразведки убежал…

Настя заинтересовалась словами Николки. Она ни на минуту не оставляла мысли — связаться с городом. Красов мог оказать ей большую помощь.

Настя спросила Бачурина и Касьянова:

— Из вас никто в саперах не служил?

— Я кавалерист, — ответил Бачурин. — Может, ты, Касьянов, на германской был в саперах?

Касьянов буркнул:

— Мне лошадей доверяли, как порядочному, сбрую и повозку. Ездовой, одним словом.

— Жалко! — невольно вырвалось у Насти.

В Гагаринской роще партизаны окружили гостей и, пока готовился обед, занялись расспросами.

— Эге, моей выучки наводчик, — приветствовал Николку, сидя возле новенького пулемета «льюиса», безногий Гранкин. — Не горюй, брат, и тебе машинку достанем!

— Дядя Яков, покажи, — Николка потянулся к оружию.

— Ругал я твоего малого. Думал, сбежит, — признавался Касьянов Тимофею. — На то и ладил. Мол, родители спасибо мне скажут, ежели вернется сынишка добром. У меня тоже в Дроскове остался вояка, года на два постарше.

— Охотился в армию?

— Норовил пришиться… Да я в день отъезда штаны ему спустил, и — хворостиной! А потом увидел Николку, вроде бы своего Андрюшку встретил — душа перевернулась. И пристроился-то к маршевой роте довольно чудно: спас людей от погибели — крушение предотвратил.

После обеда Настя приготовила в землянке теплой воды, чистое белье и заставила Николку вымыться. Уложив на походную постель, села рядом.

В землянке с крошечными окошками плавал тихий сумрак. На стенах висело партизанское оружие: винтовки разных систем, охотничьи ружья, обрезы, гранаты, артиллерийские тесаки и шашки. С воли доносился говор бойцов, отдыхавших возле костра.

Взяв гребенку, Настя чесала Николкины давно нестриженные вихры.

— Почему же ты к Степану в полк не пошел? Вам было бы лучше вдвоем. Тебя не обижали чужие люди?

Николка приоткрыл отяжеленные дремотой веки.

— Обижать не обижали. А все же с браткой, конечно, воевать куда надежней. Теперь я к нему пойду.

— Как пойдешь? — удивилась Настя.

— Да так. По вечерней зорьке. Мы ведь сюда на дневку только пробирались.

Последнее слово паренек вымолвил уже сквозь сон.

Настя почувствовала, как захолонуло в груди. Она испугалась за этого смелого юнца, только что спасшегося от гибели. Нет, нет! Никуда он не пойдет!

Но тут же мелькнула радостная надежда: быть может, завтра Николка увидит Степана!

«Увидит, непременно увидит», — мысленно повторяла она, вкладывая в эти слова всю беспредельную любовь.

Пока Николка спал, Настя писала мужу письмо. Начала большое, с подробностями об отрядных делах, но тотчас уничтожила. Ограничилась крошечной запиской, которую зашила в воротник Николкиной рубахи. Она наполнила мешочек дорожной провизией.

Вечером красноармейцы собрались в поход. Тимофей не удерживал сына, не отговаривал. Здесь и там — всюду война. Партизанам тоже приходится не сладко. Он пошел с Настей проводить бойцов до края леса.

— Поклонитесь Степану, — сказал старик напоследок. — Ждем по первопутку обратно, не мешкайте. Будем и мы помогать…

Ветер брызгал холодными каплями дождя, шаркал по полям, набивая низины и овраги непроницаемым мраком. Далеко за тучевым горизонтом вспыхивало бледное пламя, с запозданием принося гул орудийной канонады. В той стороне и затерялись фигуры трех друзей.