Савелий Тартаковер - Светлое уныние (Антология лунных поэтов)

Все вокруг
словно нет ничего вокруг
Кто-то стоит,
плачет, смеется
и как-то странно падает
в ту пропасть зла,
которую мы
зовем
бездной счастья.

Полечу
до той неведомой точки,
про которую мудрецы шепчут:
земля!

Полечу
на зов таинственной мысли,
о которой поэты восклицают:
мечта!

Полечу
навстречу робкой ошибки,
у которой смешное имя:
любовь!

Полечу,
не зная, где край полета;
но зная, что цель полета:
счастье!

Наш мир —
светлый, единственный —
вторгнулся в небытие
других миров.
Много возгласов
раздавалось в темноте:

страсть или покой?
вечность или предельность?
добро или зло?
вера или борьба?

Но мощным раскатом
заглушил все другие цели
возглас нашего мира:
радость или тоска?

Зови —
и придет он, божественный,
в лучах солнца,
в пламени планет,
в запястьях нашего диска,
в короне звезд —
грозный, непобедимый,
страстный, волшебный,
чудный, желанный,
но — другой!..

Отразить
нашествие врага,
соблазн женщины,
голос сомнения,
наплыв радости,
лучи правды,
близость цели —

и все-таки остаться
самим собой —

это значит забыть
о самом важном в жизни:
о необходимости перерождаться.

Сила
не знает, кого сломить.
Слабость
не знает, как сломить.
Хитрость
не знает, зачем сломить.

Праздник
может быть вечным,
кратким,
недостаточным,
но может и совсем не быть,
а все-таки считаться праздником.

Грейся,
пока костер
с далекой земли
над нашим диском
еще развевает
знаки.

Скоро, скоро
потухнет мысль
и крик сердца
превратится
в писк жабы.

Музыка,
не знающая слов,
звуков или отзвуков,
но знающая исподволь
горечь терпенья, —
становится понемногу
музыкой правды
вместо музыки лжи.

Что в детстве самое отчетливое?
— Не действительность, а игра.
Что в жизни самое действительное?
— Не судьба, а игра с судьбой.
Что в мире самое горестное?
— Превращение глубочайших тайн
в простую игру природы…

Новое
не знает закона.
Старое
не помнит закона.
Ложное
не любит закона.
Правдивое
обходится без закона.

Терпи,
но не думай, что это терпенье.
Пламеней,
но не думай, что это страсть.
Верь,
но не думай, что это истина.
Знай,
но не думай, что это мысль.

В одиночестве
мы изобретаем
признаки
толпы:
шум, веселье,
самообман,
нарядность
и слабость мышления…
Но в толпе
мы ничего другого так страстно
не ищем,
как одиночества.

Три атаки я выдержал с успехом:
атаку мудрости, желавшей превратить
меня в нищего;
атаку глупости, желавшей превратить
меня в гордеца;
атаку страсти, желавшей превратить
меня в раба…
Но во что-же превратился я теперь,
победоносно отразив все атаки?
— В автомат.

На вопрос: когда?
камень отвечает: давно!
страсть отвечает: сейчас!
мысль отвечает: потом!
вечность отвечает: никогда!
На вопрос: зачем?
камень отвечает: все равно!
страсть отвечает: для меня!
мысль отвечает: для других!
вечность отвечает: ни к чему!

Число —
первое и последнее —
обобщает жизнь.
Слово —
первое и последнее —
губит жизнь.
Добро —
первое и последнее —
творит жизнь.

Если смерть в смерти,
то восславим неизбежное.
Если смерть в жизни,
то искупим греховное.
Но если смерть в мысли,
то разовьем знамя восстанья!

Я искал тебя
повсюду.
Я нашел тебя
где-то.
Я потерял тебя
в самом себе.

Две пропасти:
одна разверзлась,
но мы — осторожны! —
твердой ногой
уцепились за куст;
другая убегающая —
но куда более опасная! —
все наши помыслы
влечет за собой.

Много врагов
было у меня:
пьянство, разврат,
поблажка лжи,
презренье к честности
и к чужому труду.

Один только враг
остался у меня:
желанье сотворить
как можно больше
добра!

И стоят вокруг
хвалящие меня,
спасенные мной,
кричащие мне:
мы — твои друзья!

Но почему
мерещится,
будто надо мной
снова сверкают
пасти злобных врагов?..

Вот, возьми.
Для тебя одной
я приготовил
этот подарок.

Нет, отдай.
Иначе ты станешь вне живого мира
призрачным существом.

Суд над мыслями?
Но ведь каждая мысль
оправдаема!
Суд над словами?
Но ведь каждое слово
изменимо!
Суд над поступками?
Но ведь каждый поступок,
имеет свое значение.
Суд над другими?
Но ведь тогда весь вопрос
сводится лишь к тому — кто сильнее?
Суд над самим собой?
Но ведь всякий и без того
свой главный враг!
Суд над Судьей?
Вот единственное целесообразное
понятие справедливости.

Разве только Живое умирает?
Разве улетучивается только Время?
Разве только в Пространстве тесно?
Разве только перед Опасностью страх?
Вот вопросы — дикие вопросы —
на которые я, не ища ответа,
все-таки всем телом, всем порывом,
всей душой, всей злобой и всей мукой
отвечал…

Когда устанем
совпадение обстоятельств
считать судьбой
и признаем
единственную, могущественную
бесцельность, —
тогда воспрянет духом
всякое
преследуемое, приниженное
существо,
и вместо прежнего возгласа:
я, как камень!
оно сможет воскликнуть:
я — камень!