Александр Волошин - Земля Кузнецкая

Рогов не стал продолжать разговора, зная, что сейчас здесь каждая минута на счету.

Вощин с помощником пробивали основной штрек — длинную выработку, похожую на коридор, с плавными поворотами по простиранию угольного пласта. В забое еще сладковато пахло недавно сгоревшей взрывчаткой, но два колонковых сверла уже снова были установлены и даже половина скважин отбурена. Вообще несловоохотливый Вощин в этот час совсем не разговаривал. Помощник его, тоже пожилой человек, нагрузив последний вагончик, откатил его до недалекой разминовки.

— Где же Димка? — забеспокоился бригадир. — У тебя, Михайлович, много еще?

— С вагончик наберется, — отозвался Михайлович. — Может, пойти крикнуть этого сорванца?

— Не надо, — отмахнулся Вощин, — парень знает дело, порожняк не проворонит.

Не прошло и пяти минут, как из-за поворота выскочила юркая фигурка Димки.

— Дядя Афанасий, — сообщил он, — транспортный десятник весь порожняк перегоняет на девятый участок.

— Тьфу, язви их! — разозлился Вощин. — И как это наш транспорт норовит все на особицу! Придется самому итти воевать.

— Не надо, — сказал Рогов. — Мне как раз по пути. Я все улажу.

Но уладить дело с порожняком оказалось не так легко.

В квершлаге оставалась небольшая партия вагончиков, которую уже прицепили к электровозу.

— Э, нет, не выйдет! — отмахнулся десятник. — Мне приказано в первую очередь обеспечить третий район.

— Но у Вощина скоростной забой! Порожняк сюда подается вне очереди! — попробовал настоять Рогов.

— Отойдите вы от греха! — повысил голос десятник. — Отойдите!

— Хорошо. — Рогов почувствовал себя словно в атаке, когда ясную мысль опережает стремительное движение. — Хорошо! — Он вдруг встал перед электровозом и, махнув лампочкой Димке, приказал: — Отцепляй три вагончика!

Десятник метнулся было по штреку, но его сразу же настиг окрик инженера:

— Стоять на месте!

Димка расторопно отцепил вагончики и, повернув их на плите, толкнул в штрек.

Девушка-машинист, все это время восторженно смотревшая на Рогова из своей кабинки, неистово зазвонила и тронула машину в темный провал квершлага. А десятник стоял в стороне, растопырив руки и беззвучно шевеля губами.

Остывая от гнева, Рогов уже готов был подосадовать на себя, что не может удержаться от вспышки даже по таким пустякам, как нехватка трех вагончиков. Но тут же радостное чувство охватило его; лед тронулся, за новые трудные дела на шахте взялись хорошие люди! Значит, недаром выступал на слете, недаром провел бессонные ночи над графиками цикличности, недаром буквально выдирал механизмы, где только можно.

В кабинет Бондарчука Рогов вошел в самом веселом настроении.

Коммунистам на шахте надолго запомнилось собрание, на котором знакомились с новым парторгом и избирали его в состав бюро. Собрание это впоследствии кто-то назвал «поворотным».

После голосования выступил Дробот. Он произнес короткую и снисходительную речь, в которой по-отечески посоветовал новому парторгу думать прежде всего о выполнении плана добычи.

— О вас будут судить по тому, как идет уголь! Вы человек новый, многое может показаться вам в диковинку, — повернулся Дробот к Бондарчуку. — Прошу в любое время ко мне, чем смогу — посодействую. Важно только смелее браться за дело. Глядишь, недельки через две все образуется.

Из-за стола вышел парторг. Его уже разглядели, когда он рассказывал свою биографию. Среднего роста, по-военному подобранный, в ладно сшитом штатском костюме. Хорошая крупная голова. Лицо почти оливковое, а глаза темные, внимательные и очень спокойные. Но когда смотришь в эти глаза, все время почему-то кажется, что парторг может каждую минуту задать совершенно неожиданный вопрос, на который не сумеешь ответить.

— Спасибо за прием, — сказал Бондарчук и мельком одними губами улыбнулся. — Только вы очень снисходительны, товарищи, предоставляя мне две недели для ознакомления. Я у вас уже четыре дня. — Он оглядел собрание и широко развел руками. — Вот видите, сколько нас — сто шестьдесят восемь большевиков, — это, знаете, сила. Меня смущает лишь одно обстоятельство… Ведь получается, что только половина коммунистов работает, собственно, в шахте, а остальные? А остальные…

— Обеспечивают добычу на поверхности, — твердо выговорил Дробот и для чего-то постучал пальцем по столу.

Но Бондарчук даже не повернулся к нему.

— А остальные обеспечивают добычу на поверхности. Но… товарищи, не лучше ли обеспечивать добычу прямо в шахте, в забое? Как думаете?

Собрание уже давно насторожилось. А сейчас кто-то выкрикнул:

— Товарищ Бондарчук, по-вашему, коммунисты сами из шахты разбежались?

Глаза у парторга мгновенно утратили свой влажный блеск, и не то чтобы он пристукнул, а просто быстро опустил костяшки пальцев на крышку трибуны. Выпрямился.

— Я не сказал и не имею права сказать это! Раз коммунисты оказались на поверхности, значит их перевели решением организации.

— Так, — наклонил голову Дробот.

— А если так, значит есть настоятельная необходимость немедленно же решить вопрос об укреплении подземных партийных групп, о возвращении коммунистов в забой. Это я предлагаю.

От простого знакомства с новым парторгом собрание вдруг круто повернулось к делам шахты. Как ни настаивал Дробот, что решать такое важное дело сейчас преждевременно, что парторг просто не знает истинного положения, — когда все же стали голосовать, предложение Бондарчука прошло. Сам он встретил это как должное, невозмутимо оглядел собрание и сказал:

— А теперь, товарищи, прошу звонить мне в любое время и заходить не стесняясь.

После этого Рогов почти каждый день бывал у парторга. Вот и сегодня зашел не потому, что нужно было решить какое-то неотложное дело, а просто захотелось подышать, как он выражался про себя.

В небольшой комнатке партбюро народу оказалось много. Сдержанно гудели человеческие голоса, часто звонил телефон, и кто-то у окна настойчиво допрашивал собеседника:

— Ты мне скажи: он коммунист или нет? Я тебя спрашиваю: коммунист он или нет? Так почему же он не может организовать свою жизнь по-коммунистически? Имеем право мы у него спросить об этом? Имеем право, и спросим!

Против Бондарчука сидел Дубинцев и что-то старательно записывал в блокнот, иногда останавливался и сосредоточенно смотрел в солнечное окно.

Кивнув приветственно Рогову, Бондарчук снова повернулся к технику и, по привычке отчеркивая что-то ногтем на скатерти, медленно, раздумчиво проговорил:

— Я рад, что коммунисты выбрали тебя партгруппоргом. Значит, и я не ошибался в тебе. Рад.

— А я удивился! — Николай сдвинул светлые брови. — Понимаете, Виктор Петрович, никак не ожидал!