Александр Волошин - Земля Кузнецкая

— Что тебе не спится? С утра же на смену.

Некрасов присядет на запасный рельс, разведет руками:

— Ясно — на смену… Только какой же сон в наши с тобой годы? Хожу вот, смотрю, сердце тешу… Был сейчас у твоего Григория…

Афанасий Петрович с минуту сосредоточенно заколачивает стойку, но лицо у него напряженное, слушающее.

Видит все это Некрасов, усмехается про себя и заканчивает:

— Второй цикл распочал Григорий… Ничего, планово у него получается.

Афанасий Петрович крякает, прилаживая конец «огнива» в замок стойки. Бежать бы ему сейчас, старику, в забой к сыну, тронуть бы того за потное плечо, самому все прикинуть и посоветовать. Но нельзя этого сделать, у самого смена в разгаре, да и Григорий обидится, скажет; «Чего ты мне заглядываешь под руку?» Афанасий Петрович говорит:

— Он у меня сызмальства такой вдумчивый…

В десять или в половине одиннадцатого Некрасов снова заглянул и сказал, как в первый раз:

— Ничего, ничего…

Но старый проходчик насторожился: что за тон, как будто его успокаивают? Нельзя ли как-нибудь яснее?

Некрасов подумал, потом изложил свои соображения. Оказывается, на третьем кругу породные забои что-то закапризничали, кровля «бунит», пустотой отдает…

Больше Некрасов не заходил. Афанасий Петрович особенно аккуратно подчистил забой, нарастил одно рельсовое звено узкоколейки и уже у главного подъёма, встретив горного мастера с участка Григория, спросил словно между прочим:

— Как работнули?

Горный мастер махнул рукой.

— А, грех один… Против естества поперли.

Зашел в раскомандировочный зал. У стены стояли четверо черепановцев, причем Митенька возмущенно размахивал руками, наблюдая, как дежурный табельщик снимает большой транспарант: «Шахтерский привет Григорию Вощину — знатному…»

Глаза у Афанасия Петровича потемнели, он круто повернулся, но опять сдержал себя. Тщательно вымылся в душевой, потом в конторе участка просмотрел сменный рапорт, и так как все было сделано, тронулся домой, хотя мыслями, сердцем давно там был.

На стук в сени вышла Екатерина Тихоновна, открыла и так же бесшумно, почти на носках, вернулась в кухню. Спросил у нее одним взглядом:

— Ну что?

Она кивнула в сторону комнаты Григория.

— Спит?

— Какое там спит… за голову держится.

Афанасий Петрович сердито громыхнул, сбрасывая резиновые сапоги.

— За голову держится!.. За нее нечего держаться, головой думать надо!

С утра они ходили по рабочим общежитиям, при этом Рогов час от часу мрачнел, а Бондарчук все беспокойнее покашливал, передвигая шапку с одного уха на другое. Бытовые условия никак нельзя было назвать блестящими, особенно неважно оказалось у вновь прибывших. По свидетельству председателя шахтного комитета, в жилищном отделе окопались любители тихой жизни и просто надутые дураки.

К одному из общежитии двое суток не подвозили угля, в комнатах было холодно. Десятник жилкомхоза пролепетал что-то по поводу перерасходованных лимитов на топливо, но, встретившись с побелевшими от злости глазами Рогова, почти закричал:

— Затоплю, затоплю, товарищ начальник! Разве же я не понимаю!

— Затопите и шагайте в отдел кадров, — распорядился Рогов. — Под суд!

Уже на крыльце, по выходе из общежития, Бондарчук крякнул в великой досаде:

— Ну и житье!

— Шею намылить за такое житье! — отозвался Рогов.

— Это кому же?

— Я о себе говорю, но, очевидно, и тебя это касается..

— Забавно! — парторг почесал широкую переносицу. — Унтер-офицерская вдова когда-то сама себя…

— Знаешь что! — Рогов замедлил шаг. — Я попрошу тебя без исторических справок.

— Да, но в том, что угля в шахтерском общежитии нет, виноват в первую очередь ты! Лошадей-то на вывозку леса кто отобрал в коммунальном отделе?

У подъезда каменного двухэтажного здания их встретил комендант — бравый парень в полувоенной форме. Кончики его черных закрученных усов задорно топорщились по сторонам грушевидного носа, придавая глуповатому лицу выражение бесшабашной лихости. Не ожидая вопросов, комендант попробовал закатить витиеватый рапорт.

— Есть, конечно, некоторые паразиты! — сказал он и угрожающе поиграл глазами. — Но откуда, допустим, вытекает таракан или тот же клоп?

— Откуда же? — заинтересовался Бондарчук.

— Товарищу коменданту самому неизвестно! — подхватил чей-то озорной голос из сеней. — Откуда текет, зачем текет, на чью голову капает — это же научная теория, а товарищ комендант человек темный по причине пьяной жизни.

Из сеней показалось веселое сухонькое личико пожилого забойщика Мишихина. Этого человека любили на шахте за легкое словцо, за умение говорить с подковырочкой, за улыбчивый, неунывающий характер. Поздоровавшись с начальством, он показал забинтованную ногу.

— Лягнула меня невзначай техника безопасности!

Рогов знал об этой истории и сейчас осведомился, долго ли продлится лечение.

Забойщик пожал узенькими покатыми плечами.

— Кто ж его знает… Срок от кости зависит…

— Бот его и назначу комендантом, а того, с усиками, — на уголь, — решил Рогов и тут же обратился к начальнику орса. — Веди теперь ты в свои оранжереи, хвастайся.

Рогова и Бондарчука искренне порадовал этот кусочек знойного лета, приютившийся в небольшом снежном распадке. Работницы собирали в круглые корзиночки зеленые огурцы, на стеллажах зрели золотистые помидоры, к электрическим солнцам тянулись узкие прозрачные перышки лука, — ко всему этому боязно было даже прикасаться, не верилось в эту декабрьскую плодоносную благодать. Аппетитно хрумкая огурец, начальник орса рассказывал, как он первым на руднике добился всего этого. А то ли еще будет! Сейчас вот плоховато со стеклом, но месяца через два-три все утрясется, Иван Павлович из Прокопьевска обещает десяток ящиков подбросить да в Кузедеевском сельпо можно кое-что получить.

В это время к ним подошла молоденькая круглолицая работница в полотняном фартучке. Рогов заметил, что глаза у нее заплаканы, пухлые губы обиженно вздрагивают.

— Опять? — повернулся к ней начальник орса. — Я же сказал: выговор тебе обеспечен. Решений не меняю.

— Товарищ начальник… — тихо говорит работница, а сама почему-то смотрит то на Рогова, то на Бондарчука. — Товарищ начальник, я же какую мысль имела…

— Меня мысли твои не интересуют, — перебивает начальник орса и обращается к Рогову: — Понимаете, Павел Гордеевич, имеем в теплице каких-то сто двадцать квадратных метров, тут нужно каждый сантиметр использовать по-стахановски, чтобы за зиму снять два урожая, не меньше. А эта фантазерка, несмотря на категорическое запрещение, засеяла чуть не пять метров цветами. Цветы, видите ли, понадобились. Тут нужно бороться за то, чтобы в борщ шахтеру почаще закладывали зеленый лук, а она ему поднесет всякие георгины и эти… «колокольчики мои, цветики степные!» Попадет человеку блажь в голову…