Николай Сказбуш - Октябрь

— Не нужно, Тимоша. Сейчас мне так хорошо с тобой, так легко. И вдруг всё это пропадет, разойдемся и мы станем чужими.

Тимош не понимал, о чем она говорит, и торопился высказать то, ради чего встретился с ней:

— Ты должна выслушать меня.

Катя нерешительно опустилась рядом, сложила на коленях руки и произнесла с укором:

— Упорные вы, настойчивые, всегда своего добиваетесь.

— А вы расчудесные и расхорошие, — вспылил Тимош, — хороших людей не замечаете.

Она подняла голову и в глазах ее Тимош прочел всё тот же упрек: «Было так легко, хорошо, а теперь…». Тимош по-своему понял этот взгляд и заговорил горячо, твердо решив отстоять счастье друга.

«Лучше теперь, сразу, потом будет поздно», — подумал он, а вслух сказал:

— Вот что, Катя…

— Нет, не говори, — перебила она, — не надо, лучше я сама. Так будет легче. Молчи. Ничего не говори. Слушай: я приходила к тебе просто так, ну, потому, что ты был болен. Мне самой доводилось очень тяжело хворать. Я не могу теперь спокойно смотреть, когда другие мучаются. Мне казалось, что тебе со мной легче. А теперь вижу — не надо было…

— Говори, Катя, — Тимош всё еще по-своему истолковывал ее слова, так, как подсказывал Коваль, — говори, мы ведь друзья.

— Ну, не знаю… — она запрокинула голову, смотрела в высокое небо. Потом твердо произнесла:

— Ну, хорошо, скажу прямо, Только не обижайся на меня. Я Антона люблю — он для меня очень хороший.

Тимош слушал ее и не понимал — слова понимал, но что они означали сейчас для него, для Антона, для Кати не мог сразу постичь. Потом шевельнулось вдруг чувство обиды и еще другое — утраты, будто отняли у него что-то очень дорогое. И вслед за тем, подавляя всё, неожиданно нахлынуло озорное бесшабашное, он припал к рукам Кати, плечи его вздрагивали.

Катя, не отнимая рук, пыталась заглянуть ему в лицо:

— Ты смеешься, Тимош!

Ее простодушное изумление, ее уверенность в том, что лишила его счастья, теплоты своих очей, своего сердечка тронули Тимоша — теперь он готов был уже плакать.

— А я-то хотел поговорить с тобой об Антоне!

Она не сразу восприняла смысл простых слов — всё, что касается нас, решает пашу судьбу, всегда оказывается сложным. Тянулось долгое мгновение, которое как-то определяло их жизнь. Они стремились угадать больше сказанного, заглянуть дальше сегодняшнего дня, изведать всё и прежде всего свое собственное сердце.

Вдруг Катя улыбнулась:

— Ну, хорошо, что всё так!

И Тимошу было хорошо и немного грустно, он был рад счастью друга и завидовал ему. Он помог Кате встать, взял ее под руку. Дорогой она рассказывала, что собирается учиться «на милосердную сестру» и что Совет хлопочет о ней.

Вскоре они вошли в город, и прохожие с умилением поглядывали на завидную парочку.

Тимош решил, не откладывая, обо всем рассказать Антону, Однако непредвиденные обстоятельства отдалили встречу. Наутро, подходя к заводу, Тимош еще издали увидел на проходной широкого, сдобного, барского склада человека в синем рипсовом пиджаке.

«Панифатов, — без труда узнал Тимош представителя флота, — что нужно ему на заводе?» И тотчас всё прочее вылетело из головы.

Тимош заспешил к проходной, но представитель флота затерялся уже в толпе. Руденко принялся высматривать Панифатова па заводском дворе, заглянул во все цехи. В кузнечном бросил Ковалю мимоходом: «Дело есть», но задерживаться не стал, поспешил к главной конторе и уже с крыльца увидел синий пиджак на проходной.

— Кто это? — спросил он выскочившего из конторы Женьку Телятникова, указав на синий пиджак.

— Представитель, — веско отозвался Женька.

— Знаю, представитель. А зачем в контору пожаловал?

— Да заказ, наверно. Механика разыскивает.

— Какого механика?

— Да нашего. Из бывшего снарядного.

— Бывший представитель разыскивает бывшего механика из бывшего снарядного, — буркнул Тимош и кинулся в партийный комитет к Семену Кузьмичу. У Кудя собрались заводские, шел разговор о том, что царские генералы стягивают войска под Петроград и на Дон, и что Временное правительство потворствует контрреволюции.

— Наши дружины и отряды еще слишком слабы, — говорил Тарас Игнатович, — нам нужна боевая военная организация, нужна своя гвардия.

Тимош заглянул в комнату и не посмел зайти, не зная, идет ли заседание или просто собрались за дружеской беседой — личное и общественное так переплелось, что он не всегда умел определить грани. Подождал на крыльце, пока вышли Кудь и отец, и сообщил им о встрече с Панифатовым.

— Ну, вот, — глянул на Кудя Тарас Игнатович, — что называется, про вовка помовка. Еще один человек интересуется механиком, — и обратился к Тимошу:

— Передай об этом товарищу Павлу. За ним должок!

Прогудел уже третий гудок, и встречу с Ковалем пришлось отложить. В цеху еще не начинали работу, когда вошел Руденко. Собственно, цеха не было: штамповальные убрали, освободив место для токарных, а токарных не хватало, перетаскивали со свалки старые, ремонтировали, подгоняли, подлаживали. Часть помещения отвели под слесарную. Лунь командовал полдюжиной верстаков и ватагой мальчишек-учеников. И вот в эту мальчишескую компанию угодил Тимош — Гулливер в кругу лилипутов.

Поговаривали, что завод переключается на авторемонтное дело, что, мол, фронт и тыл этого требуют. Партийный комитет и рабочие видели, что работа разваливалась, но прижать хозяйчиков не удавалось, — администрация сваливала всю вину на механика, дескать, ему поручалось переоборудование цеха. Рабочий контроль на заводе не был налажен, городской Совет занимался в первую голову основными предприятиями и основными вопросами: электричество, уголь, водоснабжение.

— Ну, Тимошка, уж я тебя жду, — приветствовал Василий Савельевич своего нового ученика, — уж я с тебя все поты выгоню. Я, брат, слесарь староприжимистый, десять проб — десять шкур сдеру.

— Абы до пуття, — взялся за угольнички и напильники Тимош. В компании мальчишек, как назло куцых и щуплых, он чувствовал себя не в своей тарелке. А тут еще Женька Телятников подоспел:

— Давай-давай, Тимошенька, будем зажигалочки стругать-паять — фирма!

— Балда! — коротко отрезал Тимош.

— Чего ругаешься?

— Я не ругаюсь, а правду говорю: балдой был, балдой и остался.

Женечка смолчал, не отваживаясь нападать открыто. Он отошел и вскоре в другом углу цеха послышался его беспокойный девичий голосок:

— Ударные эскадроны… Маршевые роты. Батальон смерти. Всеобщее победоносное наступление…

В обед Тимош отправился в кузнечный к Антону Ковалю. Антон встретил его недоброй усмешкой:

— Выручил Растяжного!

— О чем ты, Антоша?

— Выгородил, говорю, Растяжного. Растяжной не виноват, Растяжной обыкновенный, то да се. А вот теперь пойди, поищи, поймай Растяжного.