Пантелеймон Романов - Русь. Том II

Вдруг стоявшие у ворот дворники и кухарки с визгом бросились во двор. Лазарев тоже как-то проворно нырнул в ворота. Мимо по тротуару бежали два человека в пиджаках и, повёртываясь на бегу, стреляли назад из ружей. Через минуту показались солдаты в папахах, с ружьями на изготовку. Они растерянно оглядывались по двору.

— Где они?… Не пробегали тут?

— Дальше побежали. Вероятно, в соседний двор завернули, — сказал Лазарев, как свой обращаясь к солдатам, и вдруг прибавил: — Вон они! — Все оглянулись и увидели, как два человека, перепрыгивая через кучи мокрого снега, бежали, пересекая наискосок улицу.

Солдат быстро опустился на колено, выстрелил и сейчас же посмотрел из-за ствола. Один из бежавших упал вниз лицом, поджав одну ногу и вытянув другую, и начал судорожно скрести руками снег, точно подгребая его под себя. Другой, перепрыгивая через трамвайные рельсы, вбежал в ворота. Солдаты, стреляя и щёлкая на ходу затворами, бросились за ним.

Упавший лежал на снегу всё так же, с поджатой ногой, и было странно, что солдаты пробежали мимо, а он не пошевелился, и они даже не взглянули на него.

— Ах, батюшки, убили, убили! — заголосил чей-то бабий голос на дворе. Это одна из кухарок, с жалостным ужасом прижав к щеке руку, качала головой и, плача, причитала.

Лазарев двинулся дальше. Чем ближе подходили к центру, тем больше было оживления и какой-то взвинченности на улицах. Люди шли целыми толпами в неизвестном направлении. Уже чаще со всех сторон слышались ружейные выстрелы та… та… и тук-тук-тук, и сейчас же толпа, шедшая по улице, бросалась к стенам домов и воротам. Но эти звуки веселили и приподнимали настроение, тут же из ворот показывались люди и опять шли по улице. На углу Гороховой путники неожиданно увидели приближающийся автомобиль, полный вооружённых людей. Там были и солдатские шинели, и чёрные пиджаки.

— Это с нами, — сказал успокоительно Лазарев.

— А мы с кем? — спросил Митенька, но Лазарев, не отвечая ему, остановился на тротуаре.

Митенька с удивлением увидел, что люди из автомобиля при виде их замахали шапками и закричали «Ура». Он ожидал от этих чёрных пиджаков одного страшного и враждебного, но вдруг при этом приветствии почувствовал к ним необыкновенную симпатию, почти любовь до холодка в спине. Лазарев, размахивая своей папахой, уже кричал:

— Да здравствует революция!

И Митенька вдруг понял, почему приехавшие на грузовике страшные люди отнеслись к ним, как к своим: на груди Лазарева был завязан на пуговице красный бант. Стало ясно, зачем он останавливался у флага.

— Возьмите и вы привяжите. — Лазарев подал генералу и Митеньке два лоскутка красного кумача. Генерал дрожащими руками тут же привязал себе бантик на пуговицу. Результат получился неожиданный для всех: проезжавшие солдаты с необыкновенным энтузиазмом приветствовали их, потом грузовик остановился, несколько человек выскочили из него, бросились к обмершему от страха генералу и, подхватив его на руки, стали качать. Из-за обступившей толпы виднелись только вскидывающиеся генеральские руки и съехавшая назад фуражка, которую кто-то тут же поправил, и она надвинулась генералу на нос, закрыв глаза.

Революционная масса приветствовала его с таким энтузиазмом за то, что он быстро и безоговорочно присоединился к восставшему народу, несмотря на свой высокий генеральский чин. Со всех сторон сбегался народ. Энтузиазм ещё больше усилился, когда генерал, всё ещё взлетавший с развевающимися полами шинели, крикнул:

— Да здравствует революция!

Качавшие уехали, уже издали махая первому революционному генералу. Путники продолжали своё шествие. Народ всё больше и больше заполнял улицу. Откуда-то появилось красное знамя. Вдруг шедшая посредине улицы толпа дрогнула, впереди показался взвод казаков с заломленными набок бескозырками и пиками у стремян, торчавшими, как частый высокий тростник, над рядами взвода. Лица казаков были озлоблены и вместе с тем испуганы, они как бы не знали, куда им дальше двигаться.

Лазарев вдруг внушительно, с каким-то раздражённым презрением, раздельно сказал генералу, шедшему с беззаботной, сияющей физиономией:

— Снимите бантик!

Генерал испуганно прикрыл грудь рукой. Между тем казаки всё двигались на толпу, не прибавляя шагу. Задние уже начали перебегать на тротуар и нырять в ворота. Но основное ядро толпы продолжало идти вперёд. Кто-то запел «Варшавянку», нестройные голоса подхватили, некоторые из убегавших вернулись с полдороги, как будто пение что-то изменило, и скоро вся толпа подхватила мотив. Митенька видел вокруг себя возбуждённые лица, и точно электрическая искра пробежала по телу — ему тоже захотелось петь и идти вперёд во что бы то ни стало. В особенности, когда он увидел, что рядом с ним идёт молоденькая девушка в белой шапочке.

Расстояние между толпой и казаками всё уменьшалось, и от этого было жутко и весело. Оставалось уже шагов тридцать. Через минуту должна быть перейдена какая-то грань, и свершится что-то страшное.

Митенька взглянул в лицо шедшей рядом девушки. Оно было бледно, но глаза горели каким-то неудержимым блеском. Она оглянулась на него с возбуждённой и признательной улыбкой, как на товарища, с которым делит опасность, но ей нисколько не страшно. И Митеньке тоже стало совсем не страшно.

Вдруг что-то случилось… Шедший впереди толпы студент в пальто и чёрной рубашке сорвал с лохматой головы свою старую фуражку и, взмахнув ею, крикнул:

— Да здравствуют славные казаки!

По толпе пробежала искра, все замахали шапками и, оглядываясь друг на друга, с возбуждёнными, счастливыми лицами кричали изо всех сил. Ещё минута колебания, рука одного казака с бородой и рябым, улыбающимся лицом поднялась к шапке, и за ним ещё десять, потом двадцать, потом уже неизвестно сколько рук — замахали, закричали, заулыбались. И уже уверенно, празднично, как на параде, тронулись вперёд, а толпа, растекаясь на две реки к тротуарам, пропускала их через себя, восторженно-радостно крича, махая шапками и платками.

Вдруг Лазарев раздвинул толпу, быстро вскочил на тумбу и закричал с покрасневшим от напряжения лицом:

— От имени партии социалистов-революционеров приветствую первый революционный отряд славных казаков! Проклятый царский строй, — он поскользнулся на тумбе и чуть не упал, но удержался, — доведший страну до разорения, рухнул, и на наших глазах люди, когда-то охранявшие его, с презрением от него отвернулись и стали на сторону восставшего народа. Славному казачеству — ура!

Улица дрогнула от мощного крика толпы. Потом качали Лазарева. У Жoржа глаз полезли на лоб, когда он смотрел на неожиданного представителя социалистов-революционеров.