Пантелеймон Романов - Русь. Том II

Рита Унковская, несмотря на свою нелюбовь к движению и ко всякому шуму, принуждена была принимать участие в организации благотворительных вечеров, базаров и балов в пользу раненых.

В лице Ольги Петровны она нашла неоценимую помощницу. Её красоту скоро заметили все, и она стала пользоваться исключительным успехом.

Ольга Петровна подружилась с родственницей Риты, Еленой Белогорской, муж которой, человек, близкий ко двору, был на фронте.

Обе женщины чем-то пришлись друг другу по вкусу. И вялая, медлительная Рита была довольна, что с этой стороны хорошо устроила свою подругу, предоставив ей в лице Елены более подходящую собеседницу, чем она сама.

6 декабря, в зимний Николин день, в одном из лучших зал Петербурга должен был состояться большой благотворительный базар. У Унковских к нему деятельно готовились.

Но сам Унковский был обеспокоен возобновившимся революционным движением. Только что расправились с депутатами-большевиками и заперли их прочно под замок, как 11 ноября появились прокламации Петербургского комитета и студенческой организации, протестовавшие против ареста депутатов. А 30 ноября новые большие аресты показали, что движение не ликвидировано.

Генерал Унковский со всей силой страсти переживал в это время своё новое увлечение, и его раздражали эти упорные люди, которые мешали ему свободно и беззаботно пользоваться жизнью. Он давно уже забыл своё московское увлечение и весь отдался своей страсти к Ольге Петровне.

За несколько дней до базара Унковский, воспользовавшись отсутствием Риты, вошёл в комнаты Ольги Петровны, чтобы иметь возможность повидать её до прихода жены.

Ольга Петровна в узком чёрном бархатном платье, прямая и стройная, стояла у окна, держа платок у рта.

Заслышав шаги генерала, она торопливо провела платком по глазам. Но лицо у неё было не грустное, а раздражённое, и слёзы были не слезами страдания, а раздражённой, бессильной злобы.

— Что с вами, Ольга? В чём дело? — спрашивал с тревогой Унковский.

Ему прежде всего пришла мысль, что Рита узнала об их связи.

Ольга Петровна, раздражённо отдёрнув свою руку, которую генерал взял обеими руками, не отвечала и стояла на месте, упорно не поворачивая головы от окна.

— Оставьте меня… все равно вы не можете мне помочь, — сказала она раздражённо.

— Ну, в чём же дело? Неужели я не заслужил того, чтобы мне доверяли?

Она вдруг резко повернулась к нему.

— Вы спрашиваете для того, чтобы мучить меня и презирать.

Её лицо исказилось от злобы.

— Ну, так извольте, презирайте. Я плачу оттого, что я не знаю, в качестве кого я у вас… и оттого, что мне нечего надеть, чтобы быть вполне приличной в том обществе, в каком я вращаюсь. Но не смейте думать! — сейчас же поспешно прибавила она, подняв палец и отстраняясь от Унковского, который ловил её руку. — Не смейте думать помочь мне в этом! Это будет ещё большее оскорбление, которого я вам не прощу никогда.

— Я нисколько не думаю помогать вам, — сказал вдруг спокойно генерал. — Я ни одной минуты не позволю себе оскорбить вас таким предложением. У меня есть портной… который сделает вам всё очень дёшево. Он художник по призванию. Ему можно будет заплатить, когда у вас будут деньги. Для него на первом месте стоит вопрос искусства, а не денег.

Ольга Петровна поняла, что этот любящий искусство портной, конечно, сейчас же получит от Унковского деньги. Но это его дело. Важно было то, что она с негодованием отказалась от всякой денежной помощи.

И в день благотворительного базара Ольга Петровна показала Рите несколько прекрасно сшитых платьев.

На четвёртый день после арестов 20 ноября к Унковскому позвонила и потом пришла одна светская петербургская дама в собольей шубке и с густым вуалем на лице.

Она была его соседкой по имению и, несмотря на свои сорок лет, сохранила фигуру и цвет лица такими же, какие у неё были пять лет назад, когда они встречались в деревне.

Генерал пригласил её в кабинет. Она, не снимая шляпы и только приподняв вуаль, села в кресло у массивного письменного стола. Хозяин, заложив большой палец за борт сюртука, стоял перед ней. Она, волнуясь, рассказала, что её сын, «глупый мальчишка, которого и надо проучить, связался с какими-то революционерами и оказался арестованным».

— Я очень рада этому, — сказала дама, — так как вы, может быть, подержите его немножко, и он лучше, чем от моих слов, почувствует, к чему это ведёт. Я прошу вас, генерал, отнеситесь к нему со всей строгостью, так как это ему же пойдёт на пользу, но не портите ему карьеры… во имя наших добрых отношений, — прибавила она, мягко улыбнувшись и взглянув на стоявшего перед ней Унковского.

Тот почтительно наклонил голову, как бы этим заявляя, что он готов повиноваться.

Несмотря на то, что он был сильно увлечён Ольгой Петровной, одно присутствие красивой женщины действовало на него так, что он становился необычайно вежлив и предупредителен.

Он проводил даму и позвонил в департамент, чтобы завтра к нему привели арестованного студента для беседы, так как он сам хочет вникнуть в это дело.

Вечером 6-го числа студент вошёл в его квартиру в сопровождении охранника.

Студента попросили подождать в большой гостиной с пушистым ковром во весь пол. Охранник, приведший его, удалился.

Студент с красными щеками и холодными потными руками, нервно кусая губы, сидел и ждал. Прошло полчаса, потом час, — за закрытыми высокими дверями гостиной была немая тишина. И чем больше проходило времени, тем сильнее у студента начинали гореть щёки и даже уши; это позорно выдавало его волнение. А ему хотелось показать хладнокровное презрение этому высокопоставленному жандарму.

И студент старался вызвать в себе это презрение и тем согнать предательский румянец со щёк.

Вдруг тяжёлая дверь быстро распахнулась, и генерал в военном сюртуке, встряхивая свежий платок в руке, торопливо вошёл в комнату.

— Извините, м и л ы й, что я так задержал вас. Минуты свободной нет. Идёмте в кабинет.

Когда они вошли, генерал плотнее закрыл дверь, как закрывает доктор, когда к нему входит пациент, инкогнито которого он желает сохранить, и, обращаясь к молодому человеку, сказал:

— Какой чёрт вас угораздил влипнуть в это дело? Ведь это же каторга лет на восемь. Ну, рассказывайте, может быть, что-нибудь ещё сделаем.

Генерал с заботливостью любящего дядюшки усадил в кресло студента и приготовился слушать. Но сейчас же тревожно посмотрел на своего собеседника.

— Да, что же я не спросил: есть хотите? — И, не дожидаясь, позвонил. — Я, кстати, тоже рюмку с вами выпью.

Студент, собравший все свои силы, чтобы иметь вид, достойный революционера, растерялся от такого неожиданного приёма, когда с ним обращались, как с родным.